Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
Он хочет сказать: «Но я не потяну».
— Будешь стоять последним, — распоряжается Гали. — Выбора у нас нет.
Саймон следует за ним по длинному коридору к гримёрным. Эдуардо скрючился на полу, нога на деревянном ящике, на лодыжке пакет со льдом. Глаза у него красные, но при виде Саймона он всё-таки находит силы улыбнуться.
— Хотя бы, — шутит он, — костюм для тебя подбирать не надо.
В «Рождении человека» весь костюм танцора — балетные трусы, ягодицы и те наружу. В этом смысле «Пурпур» — неплохая школа: на сцене Саймон полностью раскован, нагота не мешает сосредоточиться на движениях. Огни рампы светят так ярко, что не видно зрителей, и Саймон внушает себе, что их и вовсе нет, только он сам и Фаузи, Томми и Во, все направляют Роберта на пути сквозь рукотворный туннель. Когда они выходят кланяться, Саймон так стискивает руки товарищей, что ладони горят. После спектакля они как были, в гриме, едут в клуб «Кью-Ти» на Полк-стрит. Саймон в порыве восторга хватает Роберта и целует при всех. Все их подбадривают, и Роберт улыбается так смущённо и радостно, что Саймон снова его целует.
А осенью Саймону дают партию в «Крепком орешке», «корпусовской» версии «Щелкунчика». После хвалебной статьи в «Кроникл» продажи билетов вырастают вдвое, и Гали по такому случаю устраивает вечеринку у себя в Аппер-Хайт. Коричневая кожаная мебель; апельсины в золотой вазе на камине благоухают на весь дом. Пианист из академии играет Чайковского на «Стейнвее» Гали. Дверные проёмы увиты омелой, и то и дело средь общего гула раздаются радостные вопли, когда случайным парочкам приходится целоваться. Саймон приходит с Робертом, тот в бордовой рубашке и нарядных чёрных брюках, вместо серебряной серёжки в ухе сверкает бриллиант размером с горошину перца. Посреди беседы со спонсорами Роберт уводит Саймона из-за стола с закусками в коридор, а оттуда — через стеклянные двери в сад.
Они садятся на деревянный настил. Даже в декабре сад стоит в цвету: толстянки, настурции, калифорнийские маки — здешние туманы им нипочём. Саймон вдруг ловит себя на мысли: вот бы и мне такую жизнь — успех, свой дом, любимый человек. Он всегда считал, что всё это не для него, что он создан для другой жизни, не столь благополучной и чистой. И дело не только в том, что он гей, а ещё и в пророчестве. Саймон мечтал бы о нём забыть, но все эти годы оно разъедало ему душу. Он ненавидит и гадалку за то, что предсказала ему такое будущее, и себя за то, что поверил. Если пророчество — ядро на ноге, то его вера — цепь; будто кто-то ему нашёптывает: «Скорей! Беги! Не жди!»
Роберт говорит:
— Я переезжаю.
На прошлой неделе он откликнулся на объявление о сдаче квартиры на Эврика-стрит. Квартира с кухней и палисадником, оплата фиксированная. Саймон ходил смотреть её вместе с Робертом и дивился стиральной машине, посудомойке, остеклённой веранде.
— Сосед у тебя уже есть? — спрашивает Саймон.
Настурции весело кивают рыжими головками. Роберт, сев поудобнее, улыбается:
— Хочешь жить со мной?
Звучит так заманчиво, что Саймона пробирает дрожь:
— Это рядом с академией. Машину подержанную купим, в дни спектаклей будем вместе в театр ездить. Сэкономим на бензине.
Роберт смотрит на него так, будто Саймон признался, что он не гей.
— Хочешь жить со мной, чтобы экономить на бензине?
— Нет! Нет… При чём тут бензин? Не в бензине дело, конечно.
Роберт качает головой, по-прежнему улыбаясь и не сводя с Саймона глаз:
— Не хватает духу признаться?
— В чём признаться?
— Как ты ко мне относишься.
— Да запросто!
— Ну давай. Как ты ко мне относишься?
— Ты мне нравишься, — отвечает Саймон слишком уж поспешно.
Роберт хохочет, запрокинув голову.
— Врун из тебя херовый!
7
Они в новой квартире, распаковывают вещи — Саймон, Роберт и Клара, которая была не против переезда брата. Она даже как будто рада, что квартира на Коллингвуд-стрит останется в её распоряжении. На смену тёплому декабрю пришли холода, столбик термометра не поднимается выше плюс десяти. Для Нью-Йорка это обычная зимняя погода, но Калифорния изнежила Саймона, потому он бегает между квартирой и грузовиком, надев под спортивный костюм гетры. Проводив Клару, они целуются в закутке за посудомоечной машиной. Роберт крепко обнимает Саймона за талию, Саймон ласкает ягодицы Роберта, член, гордое лицо.
1980-й: новый год, новое десятилетие. Здесь, в Сан-Франциско, Саймона не волнуют ни мировой экономический спад, ни ввод советских войск в Афганистан. Они с Робертом покупают на общие деньги телевизор, и пусть вечерние новости слегка их тревожат, Кастро для них как бомбоубежище, Саймону здесь спокойно и безопасно. Его репутация в «Корпусе» упрочилась, и к весне он уже не дублёр, а полноправный член труппы.
Клара снова работает, днём — администратором в зубном кабинете, по вечерам — официанткой в ресторане на Юнион-сквер. По выходным корпит над сценарием своего шоу, каждый месяц откладывает деньги, хоть по чуть-чуть. По воскресеньям Саймон с Кларой вместе ужинают в индийском ресторане на Восемнадцатой улице. В один из воскресных вечеров Клара приносит с собой папку из манильской бумаги, перетянутую резинкой и набитую фотокопиями: зернистые чёрно-белые фото, вырезки из газет, старые программки и рекламные листовки. В разложенном виде они занимают весь стол.
— Это, — объясняет она, — бабушка.
Саймон склоняется над столом. Мать Герти ему знакома по фотографии над Клариной кроватью. На первом снимке она вместе с высоким брюнетом стоит на спине у скачущей лошади — низенькая, плотная, в шортах и блузке-ковбойке, завязанной узлом на животе. На следующем — это титульный лист программки — у неё осиная талия и крохотные изящные ступни. Одной рукой она придерживает край юбки, в другой сжимает шесть поводков, на каждом по мужчине. Внизу текст: «КОРОЛЕВА БУРЛЕСКА! Посмотрите, как мисс КЛАРА КЛАЙН исполняет ТАНЕЦ ЖИВОТА, и мускулы её дрожат, как холодец на ветру, — из-за этого ТАНЦА потерял голову сам Иоанн Креститель!»
Саймон хмыкает:
— Мамина мама?
— Ага. А это, — Клара указывает на наездника, — мамин отец.
— Ничего себе! — Красавцем его не назовёшь — толстые брови, густые усы, крупный нос, как у Герти, — но есть в нём некое властное обаяние. Он чем-то похож на Дэниэла. — Как ты узнала?
— Собирала материалы. Бабушкиного свидетельства о рождении я не нашла, но знаю, что прибыла она на остров Эллис в 1913-м, на корабле «Альтония». Она была из Венгрии, и, думаю, сирота. Тётя Хельга приехала позже. А бабушка приплыла с женской танцевальной труппой и жила в пансионе — «Доме баронессы де Хирш для трудящихся девушек».
Клара показывает листок с копиями нескольких фотографий: большое каменное здание; столовая, где сидят девушки, — целое море тёмных голов; портрет суровой дамы — той самой баронессы де Хирш — во всём чёрном: блузка с воротником-стойкой, перчатки, квадратная шляпка.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
