Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
Конечно, все понимали, что никуда я не исчезну. Ну куда можно деться в селе, где тебя знает каждая собака? Решили так – хочу я ходить на другие уроки в другие классы, ну и ладно. Но однажды я все-таки пропала по-настоящему. Надо сказать, что исчезновение обнаружили уже вечером, да и то не сразу. Бабушка писала материал и взяла работу домой. А когда она писала репортажи для рубрики «Письмо позвало в дорогу», то могла и землетрясения не заметить. Из творческого пике ее вывела моя подружка Фатимка.
– А где Маша? Ее в музыкалке не было. Магда Владимировна ругалась. У нас сегодня ансамбль, – сказала Фатимка, с которой мы играли в четыре руки.
– Что? Маша? – удивилась бабушка. – Маша! Маша!
Тут, конечно, до нее дошло, что я пропала. И бабушка с Фатимкой побежали в школу. Но школа давно была закрыта. Тогда они побежали домой к Вадиму Аркадьевичу, который доложил, что я обедала – прямо у него в кабинете. Приходила Лиана, еду принесла. Жена Вадима Аркадьевича Лиана стояла рядом и кивала. Не нашли меня ни у Розы Аслановны, ни у Валентины Ивановны. Главное, что все меня видели в течение дня, но куда я делась, никто не знал. Тогда по традиции призвали на помощь Маратика. Тот с блокнотом обежал еще раз всех по кругу и выяснил, что в последний раз меня видели на вокзале. Якобы я садилась в автобус, который ехал в город. Бабушка схватилась за сердце и побежала в редакцию, чтобы поднять на ноги коллег-журналистов из городской прессы.
Несколькими часами раньше я, плотно пообедав супом Лианы в кабинете директора школы, пошла в музыкалку, чтобы отыграть ансамбль с Фатимкой. До музыкалки я дошла, только не до своего класса. А свернула в соседнее здание, где шли репетиции местного ансамбля народного танца. Они собирались на конкурс в город, но случился переполох. У девочки-ведущей завелись вши, и ее обрили наголо, как поступали всегда в таких случаях. И кто же выпустит на сцену лысую девочку? Ведь у всех девочек должны быть две длинных косы. Девочка плакала, руководительница ансамбля Мадина Батразовна рвала уже на себе волосы. Но тут подвернулась я.
– Ты читать по-русски хорошо умеешь? – спросила меня она.
Я прочитала с листа, кто выступает.
– С нами поедешь. Объявлять будешь.
Обритую наголо девочку отправили предупреждать мою бабушку, но бабушка писала репортаж, поэтому вряд ли слышала, что ей говорят, и даже не подняла глаза на лысую девочку.
Конкурс прошел хорошо. Я читала громко и бойко. На автобусе мы с ансамблем возвращались в село, когда послышался вой сирен и требование: «Водитель автобуса, немедленно остановитесь». Нас окружили несколько милицейских машин, редакционный «уазик» и два мотоцикла с колясками. Бабушка ворвалась в салон первой. В руках она держала милицейский громкоговоритель. Она подошла ко мне и начала меня отчитывать в этот самый громкоговоритель. Звон в ушах, говорите? Я знаю, что такое настоящий звон в ушах. Когда вам в ухо орут через «матюгальник». Очень правильно этот предмет в народе называют – бабушка ровно этими словами и выражалась. Причем на двух языках – русском и осетинском. Я и предположить не могла, насколько виртуозно бабушка – уважаемый человек, журналист с большой буквы, писатель, женщина, в конце концов, – владеет нецензурной лексикой. За бабушкиной спиной маячила несчастная Мадина Батразовна, пытаясь взять вину на себя, но ее просто не было слышно.
После этого случая я не гуляла по классам, а сидела у Валентины Ивановны все уроки, как положено. Наконец выучилась читать по-осетински. К восторгу и ужасу бабушки, читала осетинские национальные эпосы и сказки на языке оригинала. Из-за этого плохо спала по ночам и мечтала только об одном – выйти замуж так, чтобы не опозорить семью. Я мела двор, ходила, уставившись в землю, не смея поднять глаза, и вставала, когда в дом заходил мужчина. Моя русская бабушка, мечтавшая привнести в сознание сельских кавказских женщин идеи феминизма и равенства полов, не знала, что делать с внучкой, которая вдруг превратилась в идеального ребенка.
К тому же я стала молчалива. Но это никак не было связано с основным правилом поведения осетинской девочки – быть молчаливой и отвечать, только если к ней обращаются. Желательно односложно. Просто я стала плохо слышать правым ухом, в которое орала бабушка, и на всякий случай помалкивала. Еще я наклоняла голову, чтобы лучше слышать левым ухом, отчего казалось, что у меня очень покорный вид. Кстати, эта дурацкая привычка – склонять голову направо – осталась у меня до сих пор. На всех фотографиях я с легким перекосом головы.
Но больше всего я страдала из-за того, что подвела всех остальных. Роза Аслановна лишилась консультаций, Вадим Аркадьевич – регулярных обедов на рабочем месте. Мне запретили ходить на занятия танцами. И вместо этого я занималась с Магдой Владимировной дополнительно, отчего та тоже страдала – она собиралась замуж, и дополнительные уроки мешали ее личной жизни. Бабушка перевела меня на занятия осетинской гармошкой, чтобы я выглядела не столь пугающе идеальной. Но мне понравилась осетинская гармошка, и я с энтузиазмом осваивала мелодию правой рукой. К тому же владение осетинской гармошкой давало дополнительные баллы мне как будущей невесте. Я добровольно ходила в кружки вязания крючком, домоводства и национального фольклора. Когда я самостоятельно поймала курицу, отрубила ей голову, ошпарила, ощипала, распотрошила и сварила, бабушка срочным телефонным звонком вызвала в село мою маму, которая жила в Москве. Моя мама, которую с малолетства готовили к судьбе кавказской женщины и жены, которую воровали дважды или трижды, которая опозорила семью и должна была утопиться в Тереке, а вместо этого сбежала в столицу, хохотала в телефон так, что слышала не только бабушка, но и все соседи.
Да, а Маратик получил выговор за то, что не догадался зайти в музыкальную школу и собрал не полную информацию.
Кстати, про мотивацию. Сима не хотела заниматься музыкой. Наотрез отказывалась. Я играла на пианино дочке колыбельные, легкие песенки, показывала, как прыгает зайчик, как ходит медведь. И даже настаивала на том, чтобы она хотя бы попробовала.
Спустя три месяца занятий Сима объявила, что с музыкой ей все, в принципе, понятно и все эти ежики, зайчики, терции и ферматы ей вообще неинтересны. Муж встал на сторону дочери – не хочет, пусть не занимается. Мама посоветовала перевести внучку на скрипку – наша бабушка окончила музыкальную школу по классу скрипки и сохранила пренебрежительное отношение к пианистам. Я что-то вяло лепетала про то, что музыка – это непрямой массаж мозга, а мозг Симе в любом случае в жизни пригодится. Мама с этим не согласилась. Муж хмыкнул. А я колебалась – надо заставлять или нет?
Вот в моем детстве мотивация была железная – выйти замуж. Как все уже поняли, в осетинском селе у моей бабушки наличие музыкального образования сильно повышало шансы девушки на удачное замужество. Если при этом девушка еще и танцевала, то могла рассчитывать на очень удачное замужество. Ну а если она еще была миловидна, то в этом уникальном случае дозволялась такая вольность, как выйти замуж по любви и самой выбрать себе жениха. Если я прогуливала музыку, Магда Владимировна заламывала руки и восклицала: «Ты что, замуж не хочешь?» Она жаловалась моей бабушке: «Маша не занимается! Она хочет выйти замуж за вдовца! Причем бедного!. Я не знала, кто такой бедный вдовец, но в устах учительницы это звучало как страшное проклятие.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 51
