Книга Все прекрасное началось потом - Саймон Ван Бой

На другое утро Ребекка проснулась от громкого стука в дверь. Она набросила платье в цветочек и пошлепала по холодному полу.

– Кто там? – спросила она.

– Это Генри!

Она распахнула дверь и обвила его руками.

– Я так по тебе скучала, – прошептала она и тут же смолкла.

Скоро они уже были в постели. Она ощутила, как напряглись его мышцы и раздвинула бедра, стараясь прижать его к себе изо всех сил…

Потом они лежали, откинувшись на спину.

Генри обещал взять ее на раскопки.

– По-твоему, в этом есть нечто романтичное?

– Да, как ни странно.

– Ну вот, а мне и надеть-то нечего.

Генри оглядел ее комнату.

– У тебя найдутся брюки, хлопчатобумажная кофточка, удобная обувь и шелковый платок?

– Удобная обувь здесь не водится.

– Это как?

– Обувь бывает или красивая, или удобная, а у меня только красивая.

Генри рассмеялся.

– Издержки работы в Air France.

Воспоминания о вчерашней размолвке мало-помалу сглаживались. Скоро они рассыплются в труху и перестанут ей докучать.

Они снова слились в поцелуе. Ребекка потянулась к Генри рукой и обняла его. Они целовались, не размыкая объятия.

Чуть погодя, когда она сидела у зеркала, Генри сказал:

– Мне нравится, как ты укладываешь волосы.

Она повернулась к нему, оторвавшись от своего отражения.

– Что ж, тебе повезло, потому что это моя любимая укладка.

– И шея твоя видна.

– Тебе нравится моя шея?

– Это вторая из моих любимых частей твоего тела.

– А какая первая?

– Все остальное.

Она кинулась к нему и расцеловала в губы. Потом вернулась к зеркалу. Генри устроился на краю ванной.

– Генри, а когда ты впервые влюбился?

Он на миг задумался.

– Когда мне было одиннадцать. Обычно я ездил в школу на автобусе. Автобус был синий, с желтовато-белой надписью с одной стороны. Обычно он останавливался у балетной школы – подбирал детишек. Со своего сиденья, с левой стороны, я видел через высокий забор ярко освещенный класс, где девчонки, мои одногодки, разминались перед зеркалом. Помню, как медленно и плавно изгибались их красивые руки, точно призрачные крылья. Иногда их руки взмывали и опускались в одном изящном взмахе. Так вот, среди тех девчонок особенно выделялась одна, со светло-каштановыми волосами, хотя ростом она была как все остальные. В нее-то я и влюбился.

Генри поднялся и встал у нее за спиной.

– Ты с ней встречался?

– Нет, но как-то раз она посмотрела на меня… потом закончилась четверть, а осенью мои предки переехали, и я уже пошел в другую школу, в другом городе.

– Ты ее все еще вспоминаешь?

– Она укладывала волосы, как ты.

– Вот так? – спросила Ребекка, взяв руку Генри и поднеся ее к своему затылку. – Такую прическу я носила в Air France, правда, она была поизящней.

– Я непременно влюбился бы в тебя на небесах, – сказал Генри, поднимаясь, чтобы выйти и оставить ее приводить себя в порядок.

После они выпили кофе и, держась за руки и смеясь, побежали вниз по лестнице. Рука у него была очень крепкая, и, когда им осталось одолеть последние несколько ступеней, Генри остановился и притянул Ребекку к себе.

Побриться в то утро он не успел, и, взглянув на его щеку, покрытую легкой щетиной, она снова почувствовала желание.

Они сели на его старушку «Веспу» и, сорвавшись с места, влились в неплотный поток машин.

Стояла жара. Спустя примерно час они преодолели мост и выехали на пыльную дорогу – она казалась бесконечной, хотя на самом деле вела вверх, к раскаленной вершине, где, по словам Генри, тысячи лет почти не ступала нога человека. Вдалеке виднелась белая палатка, несколько широких каменных плит и старенькая машина – похоже, брошенная. Они остановились у одной из плит. Полог палатки приподнялся, точно веко, и на них уставился какой-то малый, прикрывавший глаза ладонью от солнца.

– Утро доброе! – проговорил малый. – А это еще кто?

– Ребекка, – сказал Генри.

– Не она, а ты, – сказал малый.

Генри рассмеялся.

– Мы не виделись целую неделю, Генри. Ты где пропадал?

Прежде чем Генри успел произнести хоть слово, малый похлопал его по спине.

– С возвращением, Генри. Так кто же это с тобой?

– Привет! – сказала Ребекка, протягивая руку. – Ребекка Батиста.

– Ух ты, Батиста? – переспросил малый и направился обратно к палатке.

– Заходите, глотните водички… кстати, я профессор Петерсон.

Генри взял у Ребекки каску и прошел следом за ней в палатку.

Они разместились в шезлонгах. Внутри было довольно прохладно и попахивало уксусом. Там же, в палатке, стояло несколько столов, заваленных какими-то инструментами и камнями. Рядом помещалась сточная труба, подсоединенная к большому ведру, и раковина для мытья посуды, где белело какое-то клейкое вещество.

– Что новенького, профессор? – спросил Генри.

– Что новенького? Ну для начала… – Профессор протянул им по стакану с холодной водой. Потом принялся раскуривать трубку, поглядывая краешком глаза на Ребекку. Он поднес спичку к чашечке трубки и затянулся – пламя спички тут же замерцало, подпалило табак, и он зашипел в такт каждой последующей неглубокой затяжке.

– Джузеппе уехал домой по крайней мере на неделю – бедная старушка мать опять занемогла.

– Опять? – переспросил Генри. И повернулся к Ребекке. – Когда мать Джузеппе скучает по нему, она всякий раз начинает хворать и ему приходится мчаться к ней незамедлительно.

– Как же узнать, что написано на том диске? – сказал Генри.

– Придется ждать.

– Ты об этом хотел со мной поговорить?

– Да, – ответил профессор Петерсон. – Если поедешь в университет, не говори, что Джузеппе уехал.

– Не буду.

– Им нужен любой предлог, чтоб от нас отделаться.

– Правда?

Профессор вытащил трубку изо рта.

– Ну мне всегда так казалось.

Поговорив еще немного, они снова оказались на жаре. Профессор, стоя за спиной Ребекки и Генри, посмотрел на видневшиеся вдалеке Афины. Над городом висела косматая дымка, будто сотканная из клочковатой шерсти. До Афин было несколько миль, но кипучая энергия городской жизни ощущалась даже здесь – на пустынной скале.