«Сила предательских кубков вина и любовь Никагора К ложу любви сегодня смогли Аглонику склонить… Ныне приносит она Афродите дар девичьей страсти… Пару сандалей, грудные подвязки Свидетели первых и жарких мучений любви И наслажденья, и сна…»
— А что ты принесешь в дар Киприде? — спросила Гелика.
— Может быть, вот это? — И Сириск вынул из ножен Гелики острый как бритва нож. — Зачем он тебе… в ночь любви? — спросил он тихо. Гелика рванулась, но Сириск сдержал ее за плечо.
— Я все знаю, Гелика, я вспомнил. Еще в Афинах мне рассказывал один моряк об этом ноже. И о том, для чего он. Что ж, делай свое дело. Ведь таков ваш закон. — Он подал нож Гелике. — Только когда будешь отсекать мне сонному голову, вспомни, что мы говорили о звездах. И ты знаешь, Гелика, я вдруг понял нечто… Еще там, у озера… мы с тобой говорили о том, что нас объединяло… нечто волшебное… я понял, что это…
— Что же?
— А вот, — он снова лег на траву и, глядя на звезды, прошептал. — «То, что нас объединяет выше всех земных препятствий…»
— Выше, — прошептала Гелика.
— «То, что в нас открыло небо, выше главных тайн земли…»
— Выше, — еще тише прошептала она.
— «Приближенье к сердцу жизни и предчувствие ответа: кто, куда, зачем стремится через время и миры…»
— Как прекрасно. — Она посмотрела ему в глаза, и слезинка, маленьким голубым алмазом, блеснула у нее на щеке.
Колокол пропел низким басом, и Гелика рванулась, вскочила, и вдруг, точно подкошенная, упала.
Когда она очнулась, то увидела Сириска, склонившегося над ней, — он промокал краешком хитона слезинки на ее лице.
— Ойропаты никогда не плачут, — громко произнесла она. Сириск ласково улыбнулся. И вдруг Гелика почувствовала — теплая нежность разливается по всему ее телу от сознания, что ты слаба, что это прекрасно быть слабой и нежной и знать, что у тебя есть верный друг, который так нежен и близок, и что всегда можно забиться воробышком под его теплое крыло и знать, что этот кто-то — весь мир.
— Делай свое дело. — Сириск встал на колени и опустил руки.
* * *
У храма Арея уже собрались ойропаты. Еще не взошло солнце, но к колоколу, одиноко стоящему посреди большого поля, идут со всех сторон вчерашние невесты…
И видно сверху запоздалому филину: по кровавому полю маков тянутся темные дорожки в примятой траве. И не понять сверху, то ли это примятые маки устлали каждый путь, то ли кровь от мужских голов окропила их.
Первой пришла Агриппа. Она с презрением бросила голову юного Аристона на жертвенный, еще не подожженный костер из поленьев, и обвела взглядом всех.
— Восемь трутней уже не будут жужжать, — процедила Агриппа, глядя на Мелету. — Где же головы еще двоих?
— Кого нет? — Верховная жрица всмотрелась в лица ойропат, уже пришедших и бросивших головы своих женихов на жертвенник. Они молчали, подавленные и растерянные.
— Нет Гелики! — прокричала Агриппа. — И нет Алкиды!
Верховная подождала еще немного.
— Опоздание ко второму удару колокола — это уже преступление, — обратилась она к Агриппе. — Найти! Отыскать!
Агриппа и все, кто был рядом, устремились туда, где вчера видели Гелику.
* * *
— Нет! — Гелика бросила нож на землю. Она обняла Сириска, и он чуть не задохнулся от аромата густых ее волос.
— Если ты не убьешь меня, — прошептал он, — они убьют тебя. — Он поднял нож и подал Гелике. — Делай свое дело.
Третий удар колокола огласил рассветное плато.
Гелика рванулась.
— Скорее! Скорее! — Она потянула его за руку, и он побежал за ней. Росистая трава хлестала их по ногам. На ходу Сириск успел прихватить кусок хитона. Он разорвал его надвое, и они обмотали свои бедра этой тканью.
Гелика бежала по узкой тропе через плато. Всюду зияли пропасти, но она бежала, и он следовал за нею.
— Скорее… — она потянула его за руку. — Скорее же…
Звук колокола, наконец, растаял в тумане, и Гелика, на мгновение замерев, кинулась вниз по тропе.
— Я знаю… я знаю… — шептала она. — Только одна тропа…
Вскоре они подбежали к краю обрыва. Сириск никогда не заметил бы веревку: она была привязана за камень и уходила вниз, в туман.
— Слава богам! — Гелика простерла руки к небу.
И тут они услышали: сзади, в роще, все громче разносились крики.
