Но старому моряку не удалось сразу возобновить свой рассказ. С палубы на кормовую надстройку поднялся довольно странный человек. То был мужчина лет сорока, одетый не совсем по-пиратски. Его одежда была простой, чистой и ничуть не пестрой. Штаны из потертого синего сукна, серая хлопковая рубаха, синий с серебряными пуговицами жилет и широкий пояс из дорогой тонкой кожи. Нигде ни пятнышка крови или вина. И никакого оружия, без которого на этом корабле не ходил никто.
Лицо этого человека тоже казалось странным: длинное, тонкое, бледное, обрамленное каштановыми волосами, подстриженными достаточно коротко. И необычные глаза: широко раскрытые, но совершенно неподвижные, будто ничто вокруг не привлекало и не могло привлечь внимания их обладателя. При этом само лицо было подвижно и казалось напряженным, точно он постоянно обдумывал некую важную мысль.
— Капитан! — произнес подошедший и остановился против сэра Рональда.
— Да, Витторио? — Черный Алмаз явно относился к этому человеку с особенным уважением. — Зря ты не пришел бы. Что такое?
— За нами идет корабль.
При этих словах глаза сэра Рональда вспыхнули.
— Какой корабль?
— Пока не знаю. Он еще очень далеко. Но я ясно слышу, как мощный киль режет волны.
Услыхав это, штурман Бэкли невольно привстал и всмотрелся, чтобы рассмотреть судно, о котором сообщил капитану Витторио. Но горизонт, сколько хватало глаз, был пуст.
— Не старайся! — остановил старика Черный Алмаз. — Если б корабль уже был виден, ушам нашего брига не было бы надобности мне о нем докладывать. Витторио слышит особый плеск волн на таком расстоянии, на котором обычное человеческое ухо не сможет уловить и ружейного выстрела.
Теперь до Бэкли дошла истина. Он пристально всмотрелся в лицо стоявшего перед ними человека, еще раз взглянул в его застывшие глаза и понял: тот был слеп!
— Да, — улыбнулся Витторио, будто бы уловив взгляд штурмана. — Да, я слеп. Слеп от рождения. Но мой слух может больше, чем ваше зрение.
— Это вы помогли капитану всю ночь идти в кильватере нашего корвета? — догадался Бэкли.
— Я. И это не в первый раз.
Сэр Рональд явно испытывал волнение. Он даже поднялся с бухты корабельного каната, прошелся по корме взад-вперед. Подошел к рулевому, который перед тем с интересом прислушивался к рассказу Генри Бэкли, но почти ничего не слышал — палуба кормовой надстройки была достаточно длинной, а капитан и штурман сидели почти возле ведущей вниз лесенки.
Черный Алмаз тоже всмотрелся в горизонт, затем вернулся на свое место.
— Спасибо, Витторио, спасибо. Можешь идти отдыхать. Сегодня, думаю, твой слух не понадобится. Если это тот корабль, который мне хотелось бы увидеть за кормой, то раньше, чем утром, он не появится. Мое судно быстроходнее. А нарочно спустить паруса — значит показать, что мы их дожидаемся.
Слепой ушел, все так же не прикасаясь ни к бортам, ни к перилам лесенки, по которой спускался. Вероятно, он давно знал этот корабль, как свою ладонь.
— А я-то все ломал голову, как в ночной темноте вы могли нас видеть! — воскликнул штурман.
— О, Витторио может много больше! — ответил сэр Рональд, явно поглощенный при этом другой мыслью. — Год назад я выручил его из беды, и он стал моим преданным помощником.
Но Бэкли в данный момент интересовал не удивительный слепец, а совсем другое.
— Ты думаешь, что корабль, идущий следом за бригом, это корабль Тича? — спросил он капитана.
— Хотел бы так думать. Очень хотел бы, дядя Генри!
— И ты рискнешь на морское сражение с ним?
И вновь темные глаза капитана так и вспыхнули огнем.
— Да! Я хочу сражения и, клянусь, буду в нем опаснее, чем Тич, хоть он и думает, что в битве ему нет равных.
— Не думает, — возразил старый штурман. — Не думает, Рони, не то за эти два года уже пошел бы на схватку с тобой. Нет, он, верно, понимает, что получит смертельно опасного противника.
— Но не понимает НАСКОЛЬКО опасного!
Сэр Рональд вновь привстал и посмотрел в сторону горизонта, который постепенно становился пурпурным, растворяя свет уходящего в пучину солнца. Нет. Корабль так и не показался.
— Так держать! — скомандовал капитан рулевому. И возвысил голос, отдавая команды дежурным матросам: — Убрать косые паруса! Парус на бушприте убрать!
— Хочешь снизить ход, но так, чтобы издали это не было заметно? — усмехнулся Бэкли.
— Да, дядя Генри, — кивнул пират. — Если вдруг моя надежда оправдается, то лучше всего было бы, если б они догнали нас до полудня.
Черный Алмаз нахмурился, потом решительно мотнул головой, прогоняя напряжение.
— Подождем до утра. А пока не станем портить такой прекрасный вечер. Продолжи свой рассказ о панамском походе капитана Моргана. Если только появление Витторио и его открытие не сбили тебя с мысли.
— Ладно. — Старого морского волка трудно было сбить с мысли. — Я даже помню, на каком месте закончил.
— И я помню. Ты закончил описанием резни, которую Морган учинил в захваченной им Панаме. Продолжай же, и, клянусь, больше тебя никто не посмеет перебить.
— Продолжим, — кивнул Бэкли. — Тем более что я по прошествии полувека отлично все помню. Это был страшный день. Головорезы по приказу Моргана шныряли по окрестным лесам и ловили бежавших из Панамы людей. Их приводили к предводителю, и, если тому казалось, что, спасаясь бегством, они припрятали золото или серебро, их подвергали пыткам, так что некоторые скончались на дыбе. А между тем в порту, на кораблях, на таможне и так было полным-полно золота. К чему было доводить дело до таких ужасов?
Многим, очень многим из нас все это было противно, и на душе, несмотря на несметную добычу, что называется, кошки скребли.
В городе были немалые запасы вина, а муки совести, как известно, легче всего топить именно в этом благословенном напитке. И вдруг Морган нам объявляет, будто ему донесли, что испанцы, покидая Панаму, отравили вино во всех погребах. И запретил парням пить. Некоторые, как потом выяснилось, все равно надрались, и между прочим никто не отравился и Богу душу не отдал. Впрочем, я-то и так понял: никто ничего подобного Моргану не доносил, про вино-то. Может, он опасался появления новых испанских войск, но в это трудно поверить: им неоткуда было взяться — к Панаме и так были стянуты значительные силы из нескольких прибрежных гарнизонов, их-то мы и разбили. А вот чего предводитель и впрямь опасался, так это пьяного бунта своих людей, недовольных тем, что их заставили резать горло всем, кому ни попадя…
Три недели мы отдыхали, живя в опустевших домах Панамы. Морган занял губернаторский дворец, страшно сетуя, что не застал хозяина дома. Губернатор сбежал, едва ему донесли, что посланные навстречу нам войска разбиты в пух и прах.
