Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
– Что же вы так зэков распустили?
– Все через заднее место! В восемьдесят девятом к нам нового «хозяина» из обкома партии прислали – там погорел на мздоимстве. Перво-наперво он зэков собрал, заявил, что теперь их права для него главное, а с персоналом он разберется, если чего. Столько дров наломал, пока мы от него не избавились. Комиссии по правам арестованных зачастили, какие-то шлюхи с Запада, журналисты. А зэку только дай возможность покрасоваться, он вам такую сказку про больную маму и загубленную ментами судьбу сочинит… А потом, что значит – мы распустили? Посмотрите, кто сидит. Основная масса – кражи, грабежи, и притом не особо крупные. Где мафиози, наемные убийцы, волки, которые города на уши ставят? Что же вы их не ловите?
– Крупного бандюгу можно только убить. Живой он или откупится, или в Европы смоется, – вздохнул я.
– Ох, бордель первостатейный. Зэков и то жалко. Им тоже беспредел опостылел. Строгая зона – еще ничего. А что на общем режиме, в следственных изоляторах – кошмар! Закон воровской деградировал. Посмотри, воры в законе какие. Раньше по закону они не должны были больше года на свободе находиться. Вышел, отдохнул чуток, и опять домой, долг перед братвой исполнять. А нынешние – их в зону ничем не заманишь. Даже воровские татуировки перестали делать – не модно. Отмороженные в почете.
– Ничего. Все будет хорошо, – заверил я разволновавшегося майора. – Скоро братва полностью к власти придет, и тюрьмы вообще отменят как пережиток.
– Может быть, так и будет… Вон твоего ведут. Насос здесь в авторитете.
По дворику прапорщик вел Насоса. Они зашли в здание и вскоре появились в кабинете.
– Заключенный Лугин доставлен, – козырнул прапорщик.
Начальник оперчасти кивком отпустил его.
– Лугин, с тобой оперативник из Москвы хочет побеседовать. Что, должки на воле остались?
– Нет, – покачал головой Насос. – За все уплочено. И квитанция получена – приговор, – он с усмешкой посмотрел в мою сторону. – Привет, опер. Давно не виделись.
– Ты потактичнее, Лугин. Не на малине… Побеседуйте, – майор встал и вышел из комнаты.
Я пригласил Насоса присесть напротив. Колония пошла ему на пользу. Он сбросил килограммов пятнадцать лишнего веса и, хотя все равно представлял собой заплывшего жиртреста, смотрелся несколько лучше. Печати перенесенных страданий и сожалений о нелегкой судьбе я что-то на его челе не заметил.
– Кури, – я вытащил пачку сигарет и протянул ему.
По старой практике я знал, что сигареты на зоне – дефицит. Ими неплохо покупать откровенность в беседе.
– Не надо, у меня свои, – Насос вытащил пачку «Мальборо» и задымил. Я понял, что мои знания о нравах и порядках в колониях устарели и нуждаются в ревизии.
– Хорошо выглядишь, Насос.
– Вашими молитвами, – хмыкнул он. – Чего приехал? Деньги все равно вам не отдам. Они мне и здесь, и на воле пригодятся.
Насос умудрился не возместить ни копейки причиненного гражданам ущерба.
– Меня твои швейцарские счета не интересуют. Помнишь, как мы тебя брали?
– Такое разве забудешь. Дверь с треском вылетает, на пороге три опера с пушками, и вид испуганный, будто Басаева приехали брать.
– Загнул… У тебя перед нами гость был.
– Гость? У меня?.. Ну, был.
– Кто?
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что у тебя интерес ментовский, моему, значит, прямо противоположный.
– Лучше тебе сказать.
– Чем лучше? Что ты мне сделаешь? Я и так за колючей проволокой. В Якутию сошлете?
– Расписного помнишь? А кто его на двадцать тысяч долларов нагрел – тоже помнишь? Он сильно желает узнать, кто же его так.
Насос побледнел.
– Чего ты горбатого лепишь? Эти гнилые ментовские штучки-дрючки! Лечи кого другого!
– Роспись – авторитет не в пример тебе. И деньги общаковские были. На правилку выставят – не отбрешешься, Насос. Вся у тебя надежда осталась на мое молчание, – сказал я, еще раз убеждаясь в том, как полезно порой иметь информацию о, казалось сперва, вещах бесполезных. – А молчание мое заработать надо.
– В стукачки приглашаешь? – насупился Насос и задышал астматически часто и сипло. – Ну, это ты меня плохо знаешь. Если правилка решит отвечать – отвечу.
– Оно тебе надо? Одно слово с тебя – и никаких проблем. Срок домотаешь. А подмажешь хорошенько, так выйдешь досрочно. Деньги со счета снимешь и заживешь князем.
– Вот волки… Одно слово – отвечаешь?
– Ну, может, два. Кличка. Фамилия.
– Ладно… Датчанин это был. Женя Аксютин.
– Дело приходил предлагать?
– Разговор иссяк. Ты обещал.
– Хорошо, Насос. Я обещания держу.
* * *
Бабушка Евгения Аксютина была из датских городских обывателей, которую причудливым зигзагом судьбы занесло в Советскую Россию в двадцатые годы. Евгению его заморские корни грели душу, и он не забывал в приличном обществе упомянуть о них. В тех кругах, в которых он вращался, принято давать людям клички. И Евгений Аксютин был крещен как Датчанин.
Когда началась перестройка, он пытался отыскать датских родственников. И нашел-таки. Но в Данию его не тянуло. Пришлось бы переучиваться, осваивать новую профессию. Ему нравилась и старая профессия, в которой он достиг определенных высот. Он был картежником-каталой. Во всяком случае, до определенного, трагического для него момента. В свою последнюю игру, продувшись в пух и прах, он поставил на кон свою профессию. Играл на то, что пять лет не прикоснется к картам. И проиграл. Как настоящий профессионал, вынужден был обещание выполнять.
Помимо карт, он подворовывал, садился. Потом снова крал. Специализировался по тяжелой в застой статье – кражах госимущества, которые карались гораздо серьезнее, чем покушение на имущество граждан.
В восьмидесятые годы Датчанин был видной фигурой в московском воровском бомонде. Находился в самой его гуще, где тоже было немало желающих перекинуться в картишки. Кстати, умение играть в азартные игры считалось таким же необходимым условием для воровского авторитета, как, например, не работать.
В Москве зацветал тогда рэкет. Создавались преступные бригады из воров и спортсменов – союз опыта и силы. Появлялись такие новые профессии, как киллер. Воровской мир все больше включался в перераспределение доходов теневой экономики. Воры в законе стали обзаводиться имуществом, что раньше считалось грубейшим нарушением их законов. Слово «вор» стало пользоваться уважением не только в камерах и на спецэтапах, но и в артистической, писательской тусовках.
Датчанин везде был своим человеком. Вот он сдает карты в Краснопресненских банях. Кроме него, за столом сидят великий Отари, Черкас. Суетятся банщики Витя Иткин и Марк Котляров, разносят пиво и яства. На кону сотни тысяч рублей. Победитель получит не только бешеные деньги, но и красотку на вечер в подарок – из лучших московских проституток. Авторитет и боксер Бородин проигрывает четыреста тысяч – сорок «Жигулей» по тем временам. Заплатить не в силах. С должниками разговор один – счетчик, а потом смерть. Бородин падает на колени и умоляет сжалиться.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
