Я поднялась на ноги. Священнику пришлось повозиться, прежде чем он последовал моему примеру. Я разрывалась между желанием протянуть ему руку помощи и полюбоваться, как он будет барахтаться, если упадет.
– Это наша вина? – спросил он, когда наконец выпрямился.
– Чья?
– Тех, кто вовремя не появился, когда вы в нас нуждались.
Ничего не ответив, я пнула ногой кротовую кочку.
– Бог был здесь где-то рядом… для вас, для Тома, – продолжал священник. – Никогда не поздно встретиться с призраками лицом к лицу.
Теперь он хрипло сопел в тщетной попытке не отставать. Когда мы добрались до калитки, священник совсем запыхался.
– Вы же не хотите, пригласив священника на чай, остаться без проповеди?
– Я слишком привыкла сама себе читать проповеди, – сказала я. – Из меня получилась бы та еще шарлатанка, если бы не… Что в конечном счете остается? Лишь свет и зеркала… Вот только меня больше не интересует смысл жизни. Теперь меня интересует лишь один вопрос, ответ на который я очень хочу получить. Все остальное потеряло для меня привлекательность.
– Понимаю. Ужасно не знать, кто убил вашего внука. Я с трудом могу представить всю глубину вашего горя.
Третий поджидал нас. Он демонстративно посмотрел на свои наручные часы.
– У вас пропуск до пяти часов вечера, – сказал солдат священнику.
Преподобный добродушно улыбнулся:
– Только Господу Богу известно, когда кончается наше время.
Один – ноль. Церковь против армии. Мне не хотелось этого признавать, но священник мне явно нравился.
– Я не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством или рисковать лишиться возможности вновь сюда прийти, поэтому удаляюсь. Напоследок мне хотелось бы обменяться парой слов с моей прихожанкой. – Преподобный выдержал паузу, и под его молчаливым взглядом Третий отошел в сторону. – Что до Экклезиаста…
Я сунула руки в карманы.
– Лучше вам уже собираться.
– Пожалуй, так и сделаю.
Преподобный Кейси зашел в дом. Сквозь кухонное окно я видела, как он складывает в полиэтиленовый пакет Библию, маленькую шкатулку и фляжку. Я и Третий молча стояли на некотором расстоянии друг от друга. Священник вышел и доброжелательно улыбнулся ждущему его солдату.
– Я и Рут имели весьма интересную беседу сегодня.
Преподобный приподнял брови и лукаво на меня взглянул.
Теперь у меня появился выбор. В последнее время я отвыкла от того, что могу сама на что-то влиять. Долго я не раздумывала. Несмотря на все мои опасения, мне показалось, что старым священником будет легко манипулировать и использовать его в своих целях.
– Спасибо, преподобный, – громко произнесла я. – С нетерпением жду вас на следующей неделе.
– Зовите меня попросту Хью. Я обязательно приду в это же время на следующей неделе. Да благословит вас Господь.
Священник Хью, как мне теперь придется его называть, отправился в обратный путь. Он медленно шел по дороге, а на вершине холма вновь остановился. Мне показалось, что он поднял руку и перекрестил нас, хотя не исключено, что священник просто поправил шляпу на голове.
– Святой человек, – сказала я Третьему.
– Не знаю, – ответил солдат.
Я тоже не знала.
Все в доме переменилось, даже воздух стал каким-то другим. Не привыкли мы к гостям, что ни говори. Я прошлась по огороду в свете умирающего дня. Надо прийти в себя. Меня удивляло, какое впечатление на меня произвело общение с другим человеком. В одном священник точно прав: с призраками надо бороться. Я вернулась и вошла в дом, однако прошло немало времени, прежде чем я поднялась по лестнице наверх. Я смотрела на закрытую дверь, которая отделяла меня от спальни Люсьена. Я вслушивалась в тишину. Большой палец – на задвижке. Пальцы обхватили массивную металлическую ручку. Надавив, я отодвинула задвижку и приоткрыла дверь сантиметров на пять, не больше. Как раз достаточно, чтобы впустить дыхание ночи. Не входя в комнату, я протянула руку и, коснувшись дверного проема, дотянулась до выключателя. Я впервые переступила порог спальни внука с тех пор, как вернулась домой. Комната была почти пуста, в ней стоял лишь черный мешок для мусора, в котором полицейские вернули нам вещи Люсьена. Полиэтиленовый мешок был завязан узлом, но у меня так и не хватило духу его развязать. На кровати сиротливо лежал матрас. Ни простыни, ни одеяла, ни подушки… Ни головки, лежащей на подушке… Ни вырезанной из дерева розы, что висела на кожаном шнурке у внука на шее… Не знать, кто убил твоего внука, – невыносимо больно. Если я найду деревянную розу, то приближусь на один шаг к разгадке.
Я передвинула прикроватную лампу, словно надеялась, что найду за ней оброненный амулет с розой. Вообще-то в прежние спокойные времена однофунтовые монеты вполне могли закатиться между диванными подушками, а серьга угодить между щелями в досках пола, но это не тот случай. Улегшись на живот, я с трудом просунула свои обкусанные ногти в щели между досками пола. Я лежала вниз лицом. Губы касались пыли на полу. Глаза щурились, глядя в темноту. На коленях я подползла к кровати и отодвинула ее от стены. Пауки разбежались прочь от плинтусов. Не здесь, не в этой комнате, а в другом месте должна лежать маленькая роза, вырезанная из дерева и нанизанная на кожаный шнурок. Когда найду талисман, до постижения истины останется всего один шаг.
В ванной комнате, в шкафчике для лекарств, ничего не оказалось. Все забрали мои тюремщики. Чистящие и моющие средства находились под замком, но я все же приподняла коврик и сорвала древесноволокнистые плиты, за которыми находились трубы. При этом я до крови оцарапала руку о винты, торчащие из гипса. Внизу я могла сорвать шторы с карниза, и я их сорвала. Я могла вытряхнуть угольную пыль из ведра, погрузив всю гостиную в траур. Я могла, значит, сделала. Я могла выдвинуть пустые ящики из буфета и разобрать их, вытащив боковины из пазов лицевой доски, дно – из боковин, открутить медные ручки от лицевых досок. Могла и сделала. Я должна найти маленькую деревянную розу, которую носил на шее внук. Если я ее найду… если я смогу ее найти… Ничто не сможет помешать мне искать… Ничто… ничто… ничто…
* * *
– Поговори со мной, Рут.
Мужчины давили на мои немощные руки, уставшие ноги, я ощущала вес мужчин, навалившихся на мое тело. Сестра Амалия предупреждала меня о мужском бремени. Они наваливаются на тебя и давят до тех пор, пока ты не начинаешь задыхаться. Мне разрешили испить из маленького картонного стаканчика. Как только жидкость коснулась моего языка, я поняла, что это яд.
Сон имел губительную силу. Он свернулся в углу моей кровати подобно больному псу, и его зловонное тяжелое дыхание витало в ночном воздухе. Существовало множество объяснений тому, что я, возможно, совершила. Не так уж редко люди впоследствии не могут вспомнить ужасные дела, сотворенные их руками, но подсознательно задуманные средь бела дня, когда они не спят. Случается, что люди делают разные гнусности во сне. Истории известны случаи, когда люди совершали великие подвиги либо ужасные злодеяния, находясь между сном и явью, в сумеречном состоянии полусвета, о котором ученым почти ничего не известно. Еще одно выражение, о смысле которого я не задумывалась до последнего времени. Прежде я думала о том, кто я есть, о том, кем я могу стать, а теперь пришло время задуматься о том, кем я должна стать.
