— Завтра. Рано. Если дождь кончится, я бы хотела тебя нарисовать. Ты станешь мне позировать?
— Да. У тебя хорошая фигура.
— Ты мне это уже говорила.
— Это так и есть.
Они посмотрели друг на друга. Казалось, его взгляд был оценивающим.
— Ладно, — наконец согласился он. — Попробуем.
— В десять часов. Во внутреннем дворике.
— Это должно быть интересно.
Она услышала в его голосе плутовские нотки и почувствовала, что у нее загорелись щеки. Может, она совершает ошибку. Такому человеку достаточно дать дюйм, а он возьмет себе милю!
— Дождь кончился. Теперь тебе лучше уйти, Слоун.
— Да.
— Ладно.
Линн проводила его до двери. На секунду Слоун остановился и взглянул на нее. Она отступила назад, испугавшись, что он снова ее поцелует. Но он повернулся и вышел в ночь.
Но завтра он вернется. И будет с ней долгие часы. Почему она попросила его позировать? Почему вообще с ним связалась? Должно быть, сошла с ума. Совсем сошла с ума!
Но больше всего Линн тревожило то, что она чувствовала в глубине души, когда только лишь начинала думать об этом. Почему у нее так взволнованно билось сердце? Почему?
Глава 10
Утром за завтраком Линн только и думала, что о картине, на которой изобразят Слоуна. Как она его нарисует? С трубкой, читающим книгу, с Космо у ног или, может быть, облокотившимся о перила внутреннего дворика?
Она начала делать наброски, надеясь, что это поможет ей принять решение.
— Доброе утро!
Он уже побрился. И причесался. Воротник мягкой синей рубашки расстегнут. Слоун надел джинсы и парусиновые туфли. И выглядел совершенно спокойным.
— Доброе утро, — ответила девушка.
— Что это значит? — поинтересовался Слоун.
— Пытаюсь решить, как тебя нарисовать.
Он задумчиво посмотрел на наброски.
— Они хорошие. Действительно хорошие!
— Судя по голосу, ты удивлен.
Он улыбнулся:
— Может быть, так оно и есть.
Смешно, но Линн почувствовала огромное удовольствие, когда поняла, что они ему понравились.
— Хочешь посмотреть, что я сделала с тех пор, как приехала сюда?
— Ладно.
Она показала ему наброски. Любой художник захотел бы показать свои работы при первом же намеке заинтересованности зрителя. А Линн была до не приличия нетерпеливой.
Она показывала одну картину за другой, стараясь осветить их как можно лучше. Дождавшись его кивка, девушка откладывала рисунок в сторону и брала в руки следующий. Их было десять. Большинство — с видами океана. Его портрет она приберегла напоследок.
Слоун был поражен.
— Я не знал, что ты это рисуешь.
— Ты туда спускался и долго смотрел на океан, так что мне было легко. Ты позировал мне, сам того не зная.
Он взял в руки холст. Бухта, гладкий песок, прилив, белокрылая чайка, кружащая в вышине. Его фигура резко выделялась на фоне пляжа.
Слоун протянул ей картину. Линн обеспокоило выражение его глаз. Одиночество, какая-то боль.
— Кажется, ты прекрасно уловила мое настроение.
— Я пыталась найти для него название. Как насчет «одинокий человек», или «одиночество», или «воспоминание»?
В его глазах вспыхнул опасный огонек. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал. Спросил только:
— Как ты нарисуешь меня теперь?
— Крупным планом. Здесь ты просто фигура на пляже, а теперь я хочу нарисовать твое лицо.
Он нахмурился:
— Почему? Именно это меня раздражает. Почему?
— У тебя интересные черты лица… очень выразительная внешность.
Он удивленно приподнял брови, услышав ее ответ:
— Вот как?
— Это правда.
— Ладно. Значит, у меня привлекательная внешность… Сколько времени это займет?
— Как получится. Может быть, несколько дней.
— Я должен сидеть совершенно спокойно?
— Нет. Только иногда.
— Я принес с собой материалы для работы.
— Хорошо.
Она усадила Слоуна на стул возле стола во внутреннем дворике. Перед ним лежал открытый блокнот. Его страницы были исписаны крупным почерком.
— А это что значит? — спросила Линн. Ей попались на глаза некоторые слова. Позвоночные. Беспозвоночные. Ракообразные. Бактерии. Морские водоросли. Коралловый риф.
— Я пишу книгу о жителях океана. Какое-то время брал образцы со дна океана, а теперь обрабатываю свои заметки.
— Кажется, это очень интересно.
— Так и есть.
— Так вот почему ты так много времени проводил на пристани и у тебя иногда было с собой снаряжение для ныряния.
Он ухмыльнулся:
— Я не знал, что ты заметила.
Чтобы скрыть смущение, Линн начала возиться с тюбиками краски. Теперь ей стало понятно, зачем ему микроскоп.
Слоун молча сидел за столом. Он работал, она рисовала. И оба не произносили ни слова. Каждый сосредоточился на своем. Космо заснул, лежа возле девушки, положив мордочку между передними лапами.
Прошло около двух часов. Слоун наконец пошевелился и захлопнул блокнот.
— Сколько еще осталось?
— На сегодня все. — Она закрыла мольберт и начала мыть кисти. — Как насчет завтра, в это же время?
— Почему бы и нет?
Больше не говоря ни слова, он скрылся у себя в домике. Вскоре девушка услышала стук пишущей машинки.
Близились сумерки. Линн пошла к воротам, посмотреть почту. В почтовом ящике лежали два письма. Одно ей. Другое Слоуну.
Ее мать почти обезумела.
«Ты должна немедленно вернуться домой. У меня нет слов, чтобы передать, как это важно! Сандра совершенно потеряла голову из-за Рекса, а у него в результате вид как у кота, который пьет сливки!»
Линн трижды перечитала послание. Надо ли ей ехать? Почему Рекс стал делать такие глупости? Для мужчины, который признавался ей в любви и хотел на ней жениться, он вел себя как ревнивый ребенок!
