Их вожака Серафина нигде не было видно. Мерле с некоторым удивлением отметила, что она его невольно ищет глазами и даже как будто раздосадована, что нигде его не находит.
Юнипа, напротив, веселилась от всей души. Она не переставала всему удивляться. «Видишь, вон там?», «Гляди-ка сюда!» — то и дело шептала она Мерле, хихикала, а порой хохотала так громко, что люди на нее оборачивались. Внимание многих привлекали и ее черные очки. Такие обычно носили богатые модники, не очень-то любившие гулять вместе с простым народом, а застиранное платьице Юнипы свидетельствовало о том, что она не из дворца сюда явилась.
Обе девочки стояли у мостика и потягивали сок, наполовину разбавленный водой. На том берегу скрипач заиграл веселый танец, к нему присоединился и флейтист. Юбки молодых девушек замелькали в пестром хороводе.
— Мне с тобой скучно, — недовольно протянула Юнипа, энергично вертя головой по сторонам. Мерле никогда не видела ее такой взбудораженной. Она радовалась за подругу, но побаивалась, как бы Юнипа с непривычки не растерялась в уличной суматохе. — Я знаю, ты ищешь того парня. — Юнипа подняла поверх очков свои серебристые глаза. — Серафина.
— Откуда ты знаешь?
— Я тринадцать лет была слепой. И умею чувствовать людей. Когда люди думают, что ты ничего не видишь, они за собой не следят. Они путают слепоту с глухотой. Нужно только прислушаться, и можно все про них узнать.
— Разве я о чем-нибудь проболталась? — спросила, хмурясь, Мерле.
Юнипа засмеялась.
— Тебя-то я теперь могу видеть — и все ясно. Ты все время кого-то высматриваешь. А кого же тебе искать, кроме Серафина?
— Ты выдумываешь.
— Нет, не выдумываю.
— Не говори глупости.
Смех Юнипы прозвенел звонким стеклянным колокольчиком.
— Я твоя подруга, Мерле. Мы должны делиться секретами.
Мерле в шутку замахнулась на нее, Юнипа по-детски хихикнула в кулачок.
— Оставь меня в покое, — потребовала Мерле.
Юнипа подняла голову:
— Он — там.
— Где?
— Вон там, на той стороне.
Юнипа не ошиблась. Серафин сидел немного дальше, на самом краю дорожки у канала и болтал ногами. Его башмаки почти касались воды.
— Ну, иди к нему, — сказала Юнипа.
— Ни за что.
— Почему?
— Во-первых, он — из ткачей. Он — наш враг, ты забыла? Я не могу так просто… Это нехорошо.
— Нехорошо разговаривать с подругой, а в мыслях быть с кем-то другим.
— Ты и мысли мои читать можешь? — спросила насмешливо Мерле.
Юнипа серьезно кивнула, словно подтверждая, что такая возможность не исключается.
— Хотя на тебя достаточно посмотреть, и все понятно.
— Ты вправду считаешь, что мне с ним надо заговорить?
— Да, — Юнипа усмехнулась. — Или ты побаиваешься?
— Чушь. Я только хотела его спросить, давно ли он работает у Умберто, — оправдывалась Мерле.
— Дурацкий предлог.
— Сама ты дурочка глазастая! Нет, нет. Ты — мое любимое золотце! — С этими словами Мерле бросилась Юнипе на шею, крепко ее обняла и побежала по мостику на другой берег. Оглянувшись на бегу, она увидела, что Юнипа смотрит ей вслед и лукаво улыбается.
— Привет!
Мерле остановилась, как вкопанная. Серафин, наверно, ее тоже заприметил, потому что вдруг вырос прямо перед ней.
— При-вет, — отозвалась она, будто косточкой поперхнулась. — Ты тоже здесь?
— Вроде бы здесь.
— А я думала, ты сидишь дома и мечтаешь, как бы еще разок людей краской заляпать.
— Ну, нет… — Он улыбнулся. — Мы такое не каждый день совершаем. Хочешь чего-нибудь выпить?
Она оставила свой стаканчик у Юнипы и потому сказала: — Немножко сока. Пожалуйста.
Серафин повернулся и пошел к стойке с напитками. Мерле смотрела ему вслед. Ростом он немного выше нее, довольно тощий, да и все они не слишком упитанные. Кто родился в осажденном городе, тот не скоро жир нагуляет. Разве только, — подумала она с досадой, — если ты — не Руджеро и не сжираешь тайком пол-ужина в приютской кухне.
Серафин вернулся и протянул ей деревянный кубок.
— Яблочный сок, — сказал он. — Думаю, тебе понравится.
Из вежливости она отпила немного.
— Да, очень вкусный.
— Ты ведь недавно у Арчимбольдо, да?
— А ты будто не знаешь? — И тут же едва не прикусила язык. Почему надо всегда огрызаться? Неужели нельзя было просто ответить? — Больше двух недель, — добавила она.
— Вы с подругой из одного приюта?
Она затрясла головой: — Нее-а…
— Арчимбольдо что-то сделал с ее глазами.
— Она была слепая, а теперь может видеть.
— Значит, мастер Умберто правду сказал.
— А что он сказал?
— Говорит, что Арчимбольдо — колдун.
— Так же и про Умберто говорят.
Серафин усмехнулся:
— Я в доме Умберто больше двух лет живу, а еще никакого колдовства не видел.
— Я думаю, что и Арчимбольдо тоже больше ничего не наколдует.
Оба рассмеялись немного смущенно, но не потому, что вдруг их мнение совпало, а потому, что не знали, как продолжить разговор.
— Пройдемся немного? — Серафин махнул рукой вдаль, где народу было совсем немного, а на поверхности чистой воды отражались редкие фонарики.
Мерле скорчила озорную гримаску:
— Хорошо, что мы не из высшего общества. Нашу прогулку бы осудили.
— Плевать нам на высшее общество.
— Я тоже так считаю!
Бок о бок, но не притрагиваясь друг к другу, брели они вдоль канала. Музыка становилась все тише и вскоре осталась где-то позади. Вода ритмично плескалась о каменные бока канала. Где-то над ними на чердаках и в лепнине домов ворковали голуби. Наконец они завернули за угол, где уже не было ни фонариков, ни света.
— Тебе приходилось ловить зеркальных духов? — спросил Серафин через некоторое время.
— Духов? Ты думаешь, это духи живут в зеркалах?
— Мастер Умберто говорит, что там души людей, которых Арчимбольдо заколдовал.
Мерле рассмеялась: — Ты ему веришь?
— Нет, — серьезно ответил Серафин. — Я сам больше их всех знаю.
— Но ты же ткач, а не зеркальщик.
— Я только два года как ткач. А раньше по всей Венеции мотался, везде побывал.
— Родители у тебя есть?
