Эта шутка вызвала всеобщее одобрение, вся собравшаяся в комнате бандитская аудитория разразилась дружным смехом. Я знал, что Газаев помимо репутации садиста имел еще и репутацию большого шутника. И одно у него явно дополняло другое.
— Я бы с радостью вам все рассказал, да в самом деле нечего. — Мой голос задрожал, причем, я с горечью должен был констатировать, что это было вызвано не только той ролью, которую я играл в этом страшном спектакле.
— Ну как хочешь. Я хотел как для тебя лучше. Долго упрашивать не люблю. Извини только за то, что не могу заняться тобой прямо сейчас, надо решить кое-какие срочные дела. Ну а потом мы с тобой поговорим по полной программе. Ты мне понравился, я лично приму участие в разговоре. Уберите его!
Двое боевиков подошли ко мне и стали сильными ударами толкать к выходу. Я буквально вылетел из дома и упал на землю. Бандиты стали избивать ногами. Разбуженные болью и унижением ненависть и ярость буквально рвались из меня наружу, как дикие звери из клетки, но мне все же удалось взять их под контроль. Сгруппировавшись, я старался защитить от ударов самые чувствительные к ним органы.
Наконец, немного утомившись от экзекуции, они заставили меня подняться. И повели в глубь лагеря. Около одного места они приказали мне остановиться и показали, куда я должен смотреть. На деревянный кол была нанизана голова человека. Он был примерно одного возраста со мной, светловолосый и красивый. Бандиты с интересом наблюдали за моей реакцией. Я отвернулся, но они снова заставили меня глядеть на этот памятник их жестокости.
Дальнейший наш путь продолжался не более двух минут. Мы приблизились к яме. Мне приказали лезть туда. Стоявший рядом охранник спустил лестницу, и я начал спуск в ад.
Это был цементный мешок глубиной метра два с половиной. На дне его находились несколько человек. Пространство между стен было столь узким, что сидячих мест всем не хватало, а потому узники сидели по очереди. Впрочем, эти подробности здешнего бытия я узнал чуть позже. А сейчас едва я спустился, как лестницу тут же поднялась вверх, отрезав тем самым окончательно мой путь на свободу.
Я осмотрелся; кроме меня тут было еще трое человек. Мы все внимательно разглядывали друг на друга.
— Давайте знакомиться, — предложил я. — Меня зовут Николай Шмелев, — представился я своим вымышленным именем.
Первым протянул мне руку молодой высокий сильный парень, это я сразу понял по его рукопожатию. Одет он был в офицерскую камуфляжную форму.
— Андрей Козинцев, — представился он, — старший лейтенант. Он улыбнулся мне, показав ряд великолепных очень ровных зубов.
Следующим протянул мне руку мужчина, довольно высокий и тоже по виду физически сильный, одет он был несколько непривычно для этой обстановки — в рясу священника.
— Отец Борис, — зычным голосом проговорил он. Если нужна фамилия, то запомнить ее не сложно. Тоже Борисов.
Зато третий узник явно не выказал никакого желания общаться со мной. Он продолжал сидеть на корточках и даже не глядел в мою сторону, словно меня здесь и не было. Это был совсем молодой парнишка в форме российского солдата.
— Он у нас такой, необщительный — не скрывая презрения, сказал Козинцев. — Ни с кем не хочет знаться. Одно слово — дезертир.
Парень с ненавистью взглянул на старшего лейтенанта. Было ясно, что даже в этих нечеловеческих условиях между этими двумя людьми существует большой антагонизм.
— Ты кто? — задал мне тот же что и полчаса назад Газаев вопрос Козинцев.
Я стал рассказывать уже приведенную ранее мною версию.
— Брось, — уверенно прервал меня Козинцев. — То, что ты из наших, видно за километр. Я всегда узнаю тех, кто носил погоны. А из тебя это прямо прет.
Слова старшего лейтенанта мне не понравились. Выходит вся моя легенда ни черта не годится. А это делает меня очень уязвимым. Впрочем, смешно, находясь в этом мешке, сожалеть о таких вещах. Как ни печально, но для меня все это уже потеряло значение.
— Не хочешь говорить, не говори, — проговорил Козинцев. — Разницы никакой нет, все равно один конец, — усмехнулся он. — От Арсена никому еще не удалось убежать. Плохо то, что эта сволочь не даст умереть как человеку, всего изрежет так, что мало не покажется. Вчера с нами парень сидел, тоже, как я, старший лейтенант. Его пытал сам Арсен. Отрезал все у него, что можно у человека отрезать. За час до тебя он умер.
Самое противное, что эти сволочи даже не хоронят по-человечески, начинают глумиться над трупами. Я как представляю, что они будут играть моей отрезанной башкой в футбол — есть у них тут такое соревнование — так и умирать не хочется.
Козинцев замолчал, выглядел он совершенно спокойно, как будто речь шла не о страшных пытках и смерти, а о фильме, где все это всего лишь показывают, а он сидит не в сырой яме, а в уютном зрительном зале. Я вдруг почувствовал большую симпатию к нему. Он был очень привлекателен, с красивым открытым чисто русским лицом, статной фигурой.
Можно было не сомневаться, что когда он был курсантом девушки просто балдели от него.
— А ты как попался? — спросил я.
— Как как, обыкновенно. Командовал разведвзводом, мы шли в впереди колонны в несколько километров от нее, пытались засечь боевиков, которые постоянно крутились вокруг нас и то и дело кусали. Но они гораздо лучше нас знают здешние места, вот на засаду и нарвались. Половину ребят скосили сразу, а я с оставшимися залег в круговую. Часа два бились в окружении, пока не расстреляли весь боекомплект. Вот тогда-то они нас и скрутили. Солдат помучили и сразу закололи, как баранов, тесаками. А мне оказали честь — доставили прямиком сюда.
— Но почему не пришла подмогу, ты же сказал, что основная колонна была неподалеку? Они же не могли не слышать звук боя.
— Я тоже думаю об этом, почему? Может потому, что мне Майоров еще перед выходом сказал, что я должен рассчитывать на свои силы, а у него другое задание.
— Ты сказал Майоров. А в каком он чине?
— Подполковник.
— А зовут как?
— Валентин Петрович. — Козинцев пристально посмотрел на меня. — Вижу личность тебе знакомая.
Я подумал, что сейчас, когда мы все находимся так близко со смертью, вряд ли есть смысл что-то отрицать.
— Да, знал его раньше. Но давно не встречался.
— Значит тебе повезло больше.
— Что, не нравится тебе твой командир.
— Я его плохо знаю, мы был приданы ему три дня назад. Одно могу сказать: я бы предпочел никогда не находится под его началом. Какой-то твой знакомый — неприятный. Я сразу почувствовал, что он не хочет брать на себя никакой ответственности. Я таких никогда не любил. Ладно, плевать, теперь уже все одно. Жаль только что так все быстро для меня закончилось. Думал повоюю, опыта понаберусь. Лишнюю звездочку раньше времени заработаю. А потом в академию Генштаба. Ничего этого уже не будет. — Впервые в голосе Козинцева послышалась грусть. — Слава богу, что жениться не успел, детей завести. Так что кроме родителей плакать будет некому. А так хотелось троих пацанов. Не люблю девчонок, у меня две сестры, я от них в детстве много натерпелся.
