Вернис улыбнулась.
– Понимаю тебя, – сказала она. – Я бы на твоем месте тоже засомневалась. Но это была твоя мама, честное слово. Это правда.
Я думала, меня вырвет, пока я доберусь до своей машины – запах жаренного на углях бекона, распространившийся по участку, преследовал меня всю дорогу. Мне хотелось уехать немедленно, но по пути я встретила Тома Кайла, возвращавшегося с рыбалки. В руках у него были удочка и ведро.
– Здравствуйте, мистер Кайл, – сказала я, когда он подошел достаточно близко. – Могу я задать вам один вопрос?
– О чем? – спросил он, чуть замедлив шаг. Похоже, его не обрадовал мой приезд, впрочем, как и недавно.
– Я узнала, что отец выплачивал вам по пятьсот долларов каждый месяц. Не скажете ли, что это за деньги?
– Сейчас это уже неважно, – ответил Кайл, не останавливаясь. Когда он поравнялся со мной, я почувствовала запах перегара, как и в прошлый раз, и подумала: может, у него проблемы с алкоголем?
– Том, – окликнула я его, и он повернулся. – Вы тоже считаете, что меня удочерили?
Он нахмурился.
– Я бы тебе посоветовал держаться отсюда подальше, – с неудовольствием бросил он мне. – И особенно подальше от Вернис. Она и так почти выжила из ума, а когда видит тебя, то и вовсе расстраивается.
– О чем вы?! – воскликнула я. – Если кто и должен расстраиваться, так это я.
– Просто держись отсюда подальше, о’кей? Для собственного же блага.
Я открыла было рот, чтобы возразить, но он повернулся и пошел к трейлеру, оставив мне больше вопросов, чем ответов.
10
Всю дорогу до своей машины я только и думала, что мне обязательно нужно поговорить с братом. Дэнни было четыре, когда я родилась, значит, ему известно – усыновили меня или нет. Но я не могла поехать к нему сейчас – я ведь пообещала не ворошить прошлое нашей семьи! Так что… пересилив свое желание, на выезде из парка я повернула налево и поехала домой, минуя трейлер Дэнни.
Как же было странно ощущать себя чужой в нашей семье – внешне я не похожа ни на кого из своих родных, выходит, и гены у меня совершенно другие. Вернис Кайл была абсолютно убеждена, что говорит мне правду. И при этом она отнюдь не производила впечатления потерявшей рассудок. Напротив, она вела себя со мной по-честному и видела в честности доброту. Как психолог, я не могла с ней не согласиться – правда всегда лучше лжи. Но как Райли Макферсон, которую в последнее время довольно часто подводило здравомыслие, я не была уверена в правильности ее действий.
Дома первым делом я попыталась подключить к новенькому широкоформатному телевизору старый видеоплеер, но для этого мне сначала понадобилось выйти в Интернет. Я принесла в гостиную ноутбук, положила на стол и, открыв, машинально сделала в поисковой строке Гугла запрос: «Как узнать, что тебя усыновили». Один из сайтов тут же выдал ответ: «Поговорите с вашими родственниками». Разумеется, я бы поговорила, но у меня их нет! Единственная надежда на Дэнни. Следующее предложение было: «Поищите записи о вашем рождении». Легко сказать, но записи о рождении не хранятся так просто на сайтах. «Проверьте место рождения в своем свидетельстве». Мое свидетельство о рождении осталось у меня в квартире в Дархеме, к тому же я не знаю, где оно там лежит. Кажется, в последний раз я держала его в руках подростком. Не помню, чтобы я в нем обнаружила что-нибудь необычное.
Закончив поиски в Интернете, я села у ноутбука, сложив на коленях руки – настраивалась на предстоящий просмотр кассет. Я немного нервничала – как я отреагирую на эти записи? Какой увижу сестру? Я ведь ее совсем не помнила. Она всегда была для меня девочкой с фотографии, но сейчас… Я боялась, что мне станет еще больнее и еще более грустно от сознания своей потери. Дэнни жаловался, что ему слишком часто приходилось слушать, как Лиза играет. Ну а я, наоборот, с радостью бы отдала год жизни, лишь бы услышать ее хоть раз!
Согласно инструкциям в Интернете мне нужно было подсоединить видеомагнитофон к телевизору специальным кабелем, который, как я догадывалась, мог храниться на кухне, в ящике, набитом разным хозяйственным барахлом. Я пошла в кухню и стала там рыться. Найти нужный кабель в ворохе всевозможных других проводов оказалось не так-то просто. Наконец я нашла то, что мне было нужно, вернулась в гостиную, подсоединила видеомагнитофон к телевизору и, вставив самую старую кассету, датированную 1980 годом, нажала на кнопку «Воспроизвести».
Как только видео началось, я машинально пересела на край дивана, сжимая в руке пульт. Картинка была зернистой, но все же я смогла разглядеть девочку на огромной сцене – она приготовилась играть на скрипке, зажав инструмент между плечом и подбородком. Она казалась такой маленькой, что мне с трудом верилось, что это Лиза. Но вот она заиграла, камера приблизилась, и я смогла разглядеть ее светлые волосы и лицо. Из-за плохого качества пленки черты были нечеткими. И тем не менее теперь я могла представить себе, какой была моя сестра в 1980 году. Она выглядела худенькой и хрупкой, но по-взрослому сосредоточенной. Отрывок, который она исполняла, был мне незнаком, но, как я поняла, он был очень сложным. От всего этого у меня слезы навернулись на глаза.
Я пересела на пол, к телевизору, словно это могло помочь мне стать ближе к сестре. Горло сжималось от боли. Какой же надо было быть смелой, чтобы стоять вот так перед большим залом!.. Я не могла видеть зрителей, но и без этого знала – их было много, сотни людей. Дэнни тогда еще не родился, и я подумала: а не могло ли все то, что он наблюдал потом с Лизой, пробудить в нем зависть? Он видел ее успех в своем столь нежном возрасте! А она… Успех был ношей, которую она несла на себе, и под этим прессом она находилась всю свою короткую жизнь. Теперь я поняла это.
Видео с нарезкой из разных концертов и репетиций длилось чуть больше часа, но я, как завороженная, не могла отвлечься ни на секунду. В некоторых отрывках Лиза выступала с другими детьми, причем среди них она была самой маленькой – и оттого особенно хрупкой. На одной записи она была единственным ребенком в окружении взрослых скрипачей – и смотреть на это было тяжелее всего. Лиза играла очень уверенно, но все же в ней чувствовалась уязвимость и невинность семилетней девочки. Насколько сильно давило на нее окружение взрослых? – невольно подумалось мне. Или, может быть, она все же делала то, что ей нравилось? Смогла ли она хоть немного насладиться детством?
– Бедная малышка… – прошептала я, прикасаясь к экрану.
Кассета закончилась, и я, чуть помедлив, вставила следующую, с пометкой «Римский музыкальный фестиваль, июнь 1987». Лизе было тогда четырнадцать. Качество видео оказалось намного лучше, и снимал, судя по всему, профессионал. Начало съемок, похоже, проходило в каком-то аэропорту. Группа энергичных подростков заняла места в зале ожидания, кто-то сидел, кто-то стоял – все смеялись и балагурили. Среди незнакомых лиц я искала лицо сестры, но не находила. На экране мелькали то лица детей, то недовольные физиономии взрослых, которых, кажется, раздражал галдеж и шум. Как я поняла, все эти подростки учились с Лизой в одной музыкальной школе и были примерно одного с нею возраста – именно с такими я чаще всего имею дело на своей работе. Тридцать или сорок ребят целиком заполнили собой зал ожидания, валяя дурака и болтая. Наблюдать за ними было довольно забавно, но меня интересовала сестра, которую я никак не могла отыскать посреди этого веселого неугомонного стада.
