— Кого вы имеете в виду, говоря «нам»?
— В основном себя. И еще Лору Краулик — она представляет семью Уэнтов, владельцев коллекции.
— Сколько вы собираетесь мне платить?
Об этом он не подумал, но то немногое, что он знал о студентах, позволяло установить масштаб. Он произвел в уме быстрые вычисления.
— Ну, скажем, тридцать долларов в час.
— И как много моего времени вы думаете занять?
— А как много вы можете посвятить нам?
— Десять часов в неделю, — тут же сказала она.
— Меня устраивает.
— Отлично.
— Ну что ж. — Он слегка растерялся — все раскручивалось быстрее, чем он ожидал. — Когда сможете начать?
— В любое время.
— Даже сегодня? — Он не отказался бы поймать ее на слове.
— Смотря во сколько.
— В четыре. Мы могли бы встретиться в «Кафе Лила», на Восемьдесят второй.
— Хорошо, договорились.
— Договорились.
Переговоры завершились с опережением графика — больше сказать вроде бы было нечего. Он попрощался и повесил трубку.
Она была уже на месте, когда он пришел, и сидела в дальнем углу, скрестив длинные ноги под крошечным мраморным столиком. Ярко освещенный уютный зал тянулся вглубь за большими, поделенными на квадратики витринами. Кафе наполняли разнокалиберные белые столики и стулья, поставленные парами и тройками под причудливыми углами. Белые потолочные вентиляторы медленно крутились над головой, создавая атмосферу бара в тропическом отеле, где любят собираться изгнанники.
Маргарет Нэпьер приступила к делу сразу, без околичностей, что вполне устроило Эдварда. За разговором он понял, что неверно судил о ней. Ее холодность и недостаток эмоций он принял за высокомерие, зазнайство круглой отличницы — и ошибся. Это скорее объяснялось полнейшей незаинтересованностью. Он не встречал еще человека, до такой степени поглощенного своей работой. Она почти не смотрела в глаза и говорила тем же тихим, почти механическим тоном, который запомнился ему с первой встречи, как будто не желала тратить на модуляции ни капли лишней энергии. При этом она изъяснялась четко, длинными правильными фразами, которые всегда заканчивала, подбирая концы и округляя вводные предложения. Из-за этого создавалось впечатление, что она читает текст с экрана-шпаргалки — текст, составленный кем-то, против кого она затаила давнюю и горькую обиду. Эдвард предполагал, что она может страдать клинической формой депрессии.
— Джервис Хинтон, позднее Гервасий Лэнгфордский, — рассказывала она, — родился в Лондоне в конце 30-х годов XIV века. Это еще средневековье, но позднее. Только что началась Столетняя война с Францией. Эдуард III стал полноправным королем Англии, казнив любовника своей матери Мортимера, который в свое время убил его отца Эдуарда II, вогнав ему в задний проход раскаленную кочергу.
Важно понимать, насколько жизнь в четырнадцатом веке отличалась от нашей. Лондон, крупнейший в Англии город, имел около сорока тысяч населения, и на эти сорок тысяч приходилось сто церквей. Англичане считали Лондон Новой Троей, основанной потомками Энея после Троянской войны. Средний мужской рост насчитывал пять футов три дюйма. На пирах подавали каплунов и молочных поросят. Все поголовно верили в эльфов и гоблинов. Мужчины носили чулки разного цвета. Общество состояло из дворян, рыцарей, купцов, слуг и крестьян — в таком вот порядке. И все они придерживались христианского принципа о медленном, но неуклонном угасании этого мира, которое в конце концов завершится Судным днем.
— Ну да, — вставил Эдвард. — Король Артур и все такое.
— Нет. Король Артур, если он вообще существовал, жил в седьмом веке, за семьсот лет до Гервасия Лэнгфордского. Он так же далек от Гервасия, как Гервасий от нас. В четырнадцатом веке король Артур уже входил в легендарную, сентиментализированную версию английской истории. Вспомните лучше «Кентерберийские рассказы». Гервасий, можно сказать, современник Чосера[16].
Официант принес два бокала с белым вином. Маргарет отказалась от своего и попросила кофе со льдом.
— Какие-либо выдающиеся события из его детства нам неизвестны. Гервасий происходил из семьи красильщиков, которая, видимо, не бедствовала. Его отец и дядя были выдающимися мастерами красильной гильдии, имевшими собственность в Лондоне и Глостере.
В возрасте около десяти лет Гервасий стал свидетелем первой вспышки чумы, которая у нас известна как Черная Смерть, а в то время называлась просто Смертью. Чума убила больше трети населения Европы и создала беспрецедентную разруху. Целые деревни стали пустыми. Корабли-призраки с мертвыми командами дрейфовали в открытом море. В городах осталось так мало жителей, что волки приходили из лесов и нападали на тех, кто выжил. По обеим сторонам папского трона в Авиньоне горели костры для избавления от дурных миазмов.
Гервасию повезло. Он вместе со своим дядей Томасом пережил Смерть, и когда чума в 1349-м пошла на убыль, они унаследовали после умерших довольно много денег и недвижимости. Томас стал одним из самых видных купцов в Лондоне.
Почти все, что мы знаем о Гервасии, взято из официальных бумаг, уцелевших по чистой случайности. Различные семейные записи тогда использовались в переплетном деле, и их иногда обнаруживают внутри старых книг. В псалтыре из Лэнгфорда при реставрации нашли счет, выставленный графу Лэнгфордскому за пару панталон и сапог для Герваса Хинтоуна, из чего можно заключить, что дядя отправил юного Гервасия на север служить пажом. Предполагается также, что Гервасий участвовал в парижской осаде 1360 года, поскольку граф Лэнгфордский присутствовал там со своей свитой. После этого наступает пробел до 1362 года, когда Гервасий появляется в лондонском Иннс-Корте в качестве студента-правоведа.
Все это совершенно нормально для честолюбивого сына преуспевающего купца, а вот последующее — нет. Предполагалось, что молодой человек в положении Гервасия станет эсквайром или валлетусом[17]на королевской службе, а впоследствии займет какой-нибудь важный пост, как это произошло с Чосером. Но Чосер был делец, человек компанейский, который знал правила и умел вести игру. Гервасий — человек несколько иного плана. Он оставил место при дворе и вернулся на север, к графу Лэнгфордскому, где стал кем-то вроде домашнего мудреца. Он помогал управлять имением, выполнял поручения графа, а в свободное время писал свои книги. Лэнгфорды не входили в число выдающихся семей, и Гервасий, вероятно, горько разочаровал своего дядюшку.
Тут Маргарет умолкла, словно упустив нить, устремила задумчивый взгляд за окно. За большой стол недалеко от них усаживалась шумная студенческая компания.
