Брид довольно фальшиво улыбнулась усатому собеседнику и закрепила вожжи, дав Олобу понять, что ему следует стоять на месте. А потом она задудела в пангорн, чтобы привлечь к себе внимание. Когда в их сторону повернулось достаточно много лиц, она встала и заговорила. Морил удивлялся тому, насколько спокойно держится сестра. Но в этом Брид походила на Кленнена. Внимание публики было ей необходимо как воздух.
— Дамы и господа! — объявила она. — Приглашаю вас подойти и послушать. Вы видите повозку, на которой я стою? Многим из вас она хорошо знакома. Если это так, то вам известно, что она принадлежит Кленнену-менестрелю. Вы видели, как она много лет проезжала через Нитдэйл, направляясь на Север. Большинство из вас знают Кленнена-менестреля…
Она уже успела заинтересовать слушателей. Морил услышал, как кто-то сказал:
— Это Кленнен-менестрель!
— Нет, не Кленнен, — возразил еще кто-то. — Кто эта хорошенькая девчушка?
— Тогда где же Кленнен? Это не Кленнен! — стали говорить другие.
И наконец один из самых любопытных громко спросил:
— Где Кленнен, девонька? Разве он не с тобой?
— Я вам расскажу, — ответила Брид. — Я все вам расскажу.
А потом она замолчала и просто стояла, прямая и заметная в своем вишневом платье. Морил видел, что она сдерживает слезы. Но он видел и то, что она ясно показывает толпе, какие усилия прилагает, чтобы не заплакать. Он изумился тому, как ей удается использовать настоящие чувства для того, чтобы придать зрелищности представлению. Самому ему так ни за что бы не сделать.
Брид молча стояла, пока любопытный ропот не стал громким, — но не затянула молчание настолько, чтобы любопытство угасло. Она сказала:
— Я вам скажу. Кленнена… моего отца… убили два дня назад.
Она снова замолчала, борясь со слезами и внимательно прислушиваясь к сочувственному гулу. Когда гул набрал силу, она снова заговорила, громко, но так спокойно, что Морилу и большинству присутствующих показалось, будто она говорит тихо. Они замолчали, внимая ее словам.
— Мы — дети Кленнена-менестреля: Брид, Морил и Дастгандлен Хандагнер. И мы делаем все, что в наших силах, чтобы продолжать выступления без него. Надеюсь, вы найдете время, чтобы нас послушать. Мы понимаем, что без Кленнена наше представление уже не будет прежним… но мы постараемся доставить вам удовольствие. Мы надеемся, что вы простите нам все наши недостатки, ради… ради памяти нашего отца.
За это ее наградили аплодисментами.
— Тогда клади свою шляпу, и мы вас послушаем! — крикнул кто-то.
Брид с мокрыми от слез щеками взяла шляпу, которую приготовила заранее, и бросила ее на землю. Несколько человек сразу же кинули монеты — из чистого сочувствия. Брид не могла не ощутить гордости. Она произвела немалое впечатление, ни разу не похваставшись — на самом деле она даже сделала противоположное, что, как она надеялась, должно было понравиться Дагнеру.
Хотя Дагнер слишком сильно нервничал, чтобы выказать одобрение, Брид поняла, что он не сердится, так как позволил ей говорить. Это означало дозволение ей самой решать, что именно они будут петь. И Брид постаралась расположить отрепетированные ими песни так, чтобы они произвели наибольшее впечатление. Она начала с песен, которые всем нравились.
У Морила на душе скребли кошки. Без низкого звучного голоса Кленнена их исполнение казалось ему жидким и непривычным, и им не хватало аккомпанемента Линайны на ручном органе. Морилу уже начало казаться, что им нечего предложить слушателям, кроме умелой игры на квиддере и пангорне.
Брид чувствовала примерно то же. Чтобы ободрить братьев, она объявила, что теперь они втроем сыграют «Семь маршей». Она была уверена в том, что эту вещь они могут исполнить хорошо. И оказалась права. Самым удачным был тот момент, когда Дагнер во время Четвертого марша неожиданно дал Брид сигнал играть тихо и на своей дискантовой квиддере сыграл в два раза быстрее мягкой теноровой партии квиддеры Морила. В этот момент братья переглянулись. Морил понимал, что никто из них не получает удовольствия от игры, но обоим уже отчаянно нужны были аплодисменты — и к тому же они с мрачным удовлетворением чувствовали, что демонстрируют подлинное мастерство. Они были вознаграждены громкими аплодисментами и дождиком монет, посыпавшихся в шляпу.
А потом они исполнили «Песню кукушки» Кленнена, которая всегда вызывала смех. После этого Брид, которая решила, что чем скорее Дагнер сделает свое дело, тем лучше, объявила, что теперь Дагнер споет несколько песен собственного сочинения.
Брид была рада, что сказала «несколько». Дагнер так нервничал, что сумел спеть всего три. А если бы она не сказала «несколько», то, возможно, он спел бы всего одну. Морил был разочарован, а Брид — раздосадована, и вообще это было обидно, потому что собравшимся понравились песни Дагнера. Особенно хорошо приняли «Цвет в голове». Брид почувствовала, что зрители сопереживают Дагнеру. Они решили, что он отважно идет по стонам отца, и хотели его ободрить. Но Дагнер стал совсем лиловым, начал дрожать и замолчал.
Брид сердито вышла на середину повозки и запела сама. Морил без подсказки пришел к ней на помощь, заиграв на квиддере, а Дагнер тем временем хватал ртом воздух в задней части повозки. Брид прекрасно справилась. Зрители всегда хорошо ее принимали. Она спела несколько баллад, хотя ей пришлось обойтись без баллады «Как был повешен Филли Рэй», которая удавалась ей лучше других. Но Брид не могла петь ее, когда позади толпы на виселице раскачивался труп. Успех ей принесла комическая песенка «Зов коров», которую она спела вместо «Филли Рэя». Брид эта песня всегда нравилась. Ее следовало начинать с трели, которой созывали все стадо, а потом коров звали по очереди, и с каждым куплетом добавляли по одной.
Рыжая корова, рыжая корова, породистая корова моего барона…
Бурая корова, бурая корова, корова нашей соседки-матроны.
Брид пела, и, глядя на нее, никто бы не догадался, что она отчаянно пытается придумать, что еще можно было бы включить в их непривычно короткое представление, пока она не сорвала голос. На словах «старая корова, старая корова» к ней пришло озарение. Она закончила песню, и в шляпу посылались монетки.
— А теперь, дамы и господа, мой брат Морил споет четыре песни Осфамерона.
Морил судорожно сглотнул и возмущенно посмотрел на сестру. Он еще никогда не исполнял старые песни на публике. Но Брид взяла и объявила их, так что ему пришлось выйти в центр повозки, с трудом удерживая квиддеру в потных трясущихся руках. Еще ухудшило дело то, что в это мгновение он неожиданно встретился взглядом с Киаланом. Киалан стоял около фонтана, и вид у него был хладнокровный, внимательный и чуть критический. С того места, где стоял Морил, казалось, будто повешенный болтается над самой головой Киалана. Мальчик поспешно отвел глаза от них обоих и начал играть. Он был уверен, что исполнит песни отвратительно.
Некоторое время он мог только следить за непривычной аппликатурой и странными, старомодными ритмами. А потом его волнение немного спало, и он с изумлением обнаружил, что получает удовольствие от своего выступления. Поскольку собственный голос Морила был высоким, ему не приходилось напрягать его, как это делал Кленнен. И поскольку он не имел опыта и ему не нравилась старинная манера игры, он заметил, что бессознательно изменил ее, создавая стиль, который был не старым, не новым — а другим. Рваные ритмы Осфамерона стали более гладкими, и Морилу показалось, что если бы он смог найти время, чтобы прислушаться к словам, ему удалось бы понять их смысл.
