– Но мог бы внезапно появиться и привлечь к ответственности некоторых дерзких девиц. Он среди ученых – важная птица.
– Пусть они воздвигают ему памятники и сколько угодно осыпают лаврами, а я не могу простить ему, что он за всем этим старым хламом забывает те требования, которые предъявляет ему жизнь, что он изучает вопрос о том, действительно ли римляне кормили рыб мясом своих рабов, а бедняки в его имениях голодают и изнемогают под гнетом баронессы.
– Э, у него теперь горит, наверное, левое ухо! Жаль, что он не может слышать эти слова! Вот тебе деньги. Ты, видно, хочешь купить себе какое-нибудь перо на шляпку или другую тряпку?..
Елизавета посмотрела на свою шляпу и с восхищением указала на две прекрасные розы, свежие, как заря, заткнутые за скромную черную бархотку.
– Разве это не прекрасно, дядя? – спросила она. – Неужели ты думаешь, что я добровольно стану обременять свою юную головку перистыми облаками, когда могу иметь свежие розы? Вот тебе гусеница. Сейчас ты узнаешь, почему я тебя ограбила. Сегодня утром у нас была жена одного бедного ткача из Линдгофа и просила помочь ей. Ее муж упал, повредил себе руку и ногу и уже в течение нескольких недель ничего не зарабатывает. Мама дала ей старое белье и большой домашний хлеб. Дать больше, как ты знаешь, мы не можем. Вот у меня есть двадцать пять пфеннигов, взятые мною из копилки, – больше там не было. Шесть из них принадлежат Эрнсту. Он был готов продать всех своих солдатиков, лишь бы помочь бедной женщине. К этому еще прибавятся деньги за гусеницу, что составит целый талер. Я его сейчас отнесу в избушку ткача.
– Вот тебе еще талер и… Сабина! – крикнул он. – Достань-ка хороший кусок солонины из бочки и заверни в два больших листа. Возьми и это, – добавил он, снова обращаясь к Елизавете.
– Ах, милый, восхитительный дядюшка! – с восторгом воскликнула Елизавета, взяв его руку и усиленно стараясь крепко пожать ее своими тонкими пальцами.
– Смотри, чтобы мясо по дороге не превратилось в розы, – продолжал он, – от них мало пользы бедному ткачу. Ты поступаешь, как святая, имя которой ты носишь.
– Да, но, к несчастью, мне не приходится бояться жестокого ландграфа. Впрочем, я все-таки не сказала бы ему неправды.
– Ишь ты, какая героиня!..
– Мне кажется, чтобы заведомо солгать, требуется гораздо больше мужества.
– Правда, моя девочка, я тоже не смог бы. А вот и Сабина!
Действительно, из дверей вышла ключница и, передавая Елизавете мясо, шепнула лесничему, что господин фон Вальде, вернувшийся вчера из путешествия, уже некоторое время ждет его.
– Где? – спросил лесничий.
– Здесь, в столовой.
Они стояли как раз около этой комнаты, а окна были открыты. Елизавета, вспыхнув, быстро обернулась. Дядя состроил прекомичную физиономию и, поглаживая свою бороду, с улыбкой проговорил:
– Вот тебе и раз! Ты заварила хорошую кашу! Он все слышал!
– Тем лучше, что ему пришлось услышать правду! – гордо поднимая голову, ответила девушка, а затем, распрощавшись с Сабиной и дядей, медленно двинулась к Линдгофу.
В первую минуту ей стало не по себе оттого, что фон Вальде, хотя и против воли, слышал ее суждения, но потом она решила, что так же открыто сказала бы ему правду в глаза. Но так как невозможно предположить, что он когда-нибудь станет спрашивать ее мнение (даже мысль об этом показалась ей смешной), то ему вовсе не принесет вреда, что он случайно выслушал правду, хотя бы даже из девичьих уст. Однако почему он так неожиданно вернулся? Елена фон Вальде предполагала, что он пробудет в отсутствии еще много лет, и даже третьего дня не подозревала о его возвращении. Эльзе невольно пришла в голову вчерашняя встреча. Ведь незнакомец, остановивший ее, сказал, что он – возвратившийся путешественник. Но этот добродушно улыбающийся старичок не мог быть мрачным, гордым владельцем Линдгофа. Вероятно, им был тот, который молча ждал в кустах, пока его спутник наведет справки о заинтересовавшем их свете в развалинах. Но что фон Вальде понадобилось от дяди, который, насколько Елизавета знала, никогда не имел к нему никакого отношения.
Эти и другие подобные мысли занимали Елизавету, пока она шла к домику ткача.
Муж и жена заплакали от радости при виде неожиданного приношения. Елизавета покинула их дом, сопровождаемая неожиданными благопожеланиями, и направилась через деревню в замок, на обычный урок музыки, который, несмотря на прибытие хозяина, не был отменен.
С приездом фон Вальде замок совершенно изменил свою обычную внешность. Окна первого этажа, обыкновенно таинственно скрывавшиеся за закрытыми ставнями, теперь ярко блестели на солнце.
В комнатах передвигали мебель, выколачивали пыль, все мыли и чистили. Сквозь открытую стеклянную дверь виднелась внутренность большого зала. На ступенях, ведущих в сад, положив голову на лапы, лежала большая борзая. У открытого окна садовник устанавливал на жардиньерке цветы, а старый дворецкий Лоренц ходил по комнатам с видом судебного следователя.
Елизавете невольно бросилось в глаза, что все, попадавшиеся ей навстречу, имели другое выражение лица, чем обычно. Даже в глазах старого Лоренца светился какой-то радостный огонек, хотя он в эту минуту и сердился за что-то на людей, выколачивающих пыль. Его голос звучал сегодня так громко, что девушка с изумлением подняла на него взгляд, так как Лоренц всегда входил в комнату на цыпочках и докладывал обо всем вполголоса.
Удивленная такой внезапной жизнедеятельностью, девушка посмотрела на флигель, занимаемый обеими дамами. Но там царила полная тишина. В покоях баронессы были опущены все шторы и занавески, ни один звук не доносился из дверей, мимо которых проходила гостья. Воздух узкого коридора был пропитан пронизывающим запахом валериановых капель. Из последних дверей выглянула наконец голова, но в каком виде! Это была старая камеристка баронессы, вероятно, желавшая посмотреть, кто осмелился нарушить торжественную тишину коридора. Чепчик съехал набок, одна прядь фальшивых локонов грозила упасть, лицо имело совершенно растерянное выражение, а на выдающихся скулах горели яркие пятна. Она хмуро ответила на поклон Елизаветы и снова быстро исчезла за дверью.
Девушка несколько раз постучала в комнату Елены и, не получив ответа, решила наконец войти. Не только шторы, но и толстые шелковые занавеси были опущены. Глубокий мрак и мертвая тишина смутили Елизавету, и она собралась снова закрыть дверь, как вдруг ее окликнул слабый голос Елены. Она лежала в кресле в глубине комнаты, зарывшись головой в подушки.
– Ах, милое дитя, – проговорила она, положив свои холодные влажные руки на руку Елизаветы, – у меня был нервный припадок. Никто этого не заметил, и я чувствовала себя такой заброшенной в этой комнате. Пожалуйста, откройте окно, мне нужен воздух, теплый, свежий воздух.
Елизавета тотчас же исполнила ее желание. А когда дневной свет упал на бледное лицо Елены, заметила, что ее глаза сильно заплаканы.
Солнечные лучи, осветившие комнату, пробудили в Елене больше жизни, чем могла думать Елизавета. Она сильно испугалась, когда вдруг из угла послышался резкий крик. Там качался на кольце белоснежный какаду с высоким темным хохолком.
