Ее концом – незнание.
Дилемма историка
Человеческая мысль работает только в рамках понятной системы терминов и определений. Когда таковая система не задана – человек либо пытается задать ее, либо ожидает, пока ее задаст кто-то другой. Соответственно с результатами, определяется его роль в системе – активная либо пассивная. Находящийся на активной роли человек задает систему и контролирует ее. Находящийся в пассивной – ищет свое место в рамках системы.
Всем известна дилемма историка: стоит оглянуться на любые прошедшие события и, кажется, что они совершенно очевидны и легко предсказуемы. Однако взгляд, уходящий в будущее, неизменно упирается в неизвестность. Насколько бы очевидной не казалось система, которой подчиняются текущие события, – предсказать ее дальнейшее поведение, тем не менее, чаще всего не представляется возможным ровно до тех пор, пока грядущие события не становятся прошедшими.
Эта дилемма решается только при взгляде с точки зрения, недоступной историку, – активной. Недоступная историку истина состоит в том, что любые попытки предсказать будущее являются лишь мысленным дочерчиванием незаконченной линии, графически отображающей текущий ход событий. Следовательно, результаты этих «предсказаний» однотипны и сами по себе предсказуемы.
А все, что однотипно и предсказуемо, должно быть использовано и незамедлительно используется теми, кто контролирует систему.
Отсюда следует элементарный вывод, еще на животном уровне понятный любому человеку, – нет смысла предсказывать будущее, нужно его строить своими руками.
Мало кто понимал эту логику настолько ясно, как Росшепер. Он строил будущее уже многие годы и, торжественно поднявшись наверх, зорко следил за тем, чтобы наглецы, желающие хоть чуть-чуть дотянуться его высот, могли увидеть только грязные подошвы росшеперских ботинок. И, в идеале, это должно было становиться последним, что они видели.
Небоскреб Росшепера на Огриде еще не достроили, но он убедился, чтобы верхний этаж витал на правильной высоте, поддерживаемый антигравами, и к нему поднимались магнитные лифты. Это было не каким-то там китчем, это было символом. «Знайте» – говорила вся эта титаническая стройка. «Знайте» – говорили вгрызающиеся в почву планеты карьеры. «Знайте» – разносилось в грохоте траулеров. «Знайте» – читалось в тупых силуэтах космических барж.
«Знайте, что когда вы поднимите голову вверх, вы не видите там солнца, луны, звезд. Вы увидите там меня».
Конечно, это просто символика. Не только верхний этаж небоскреба, откуда он мог смотреть на строительство, не только сама величина карьеров – вся планета была символом. Огромным, убыточным, будто бы пожирающим состояние. Пройдет еще сотня лет – и добыча на Огриде все еще не окупится. Состарятся и умрут рабочие, вырастут и состарятся их дети, начнут выходить на пенсию их внуки, Эксо Теч будет нанимать рабочих уже из правнуков – и только тогда прибыли перебьют начальные затраты. И это тоже было символом, призванным внушить – через кровь предков, через память поколений людей, – что монолит Росшепера нерушим, и всегда был таковым, и всегда будет.
И это знание стоило вложенных денег.
Оно ослепляло Росшепера. Глядя на карьер, муравьиные цепочки траулеров, вспышки стартующих барж, Росшепер видел будущее. Он видел город, который еще даже не начал строиться, видел планетарную станцию, куда в конце концов он перенесет свой офис, видел межпланетный картель корпораций, куда он, сделав вид, что уступает под нажимом, пустит других. Сделав вид, будто проиграл, он отдаст доли добычи другим компаниям, и тогда, управляя их общей организацией, он сможет делать вообще все что угодно, размывая ответственность между всеми и назначая козлов отпущения. И все скажут, что это было наиболее естественно. Аморально, жадно, несправедливо, но естественно. «Такова история», – скажут исследователи. И будут, конечно, правы.
Глядя на смутные горы щебня, возвышающиеся над облаками пыли, Росшепер чувствовал себя историей. Самим природным механизмом. «Естество – это я», – думал он.
– К вам Нельсон Рот, – сообщила секретарша, оторвав Росшепера от размышлений.
– Не знаю никакого Рота, – отрывисто проворчал он. – И не беспокойте меня по пустякам, – он попытался снова вернуться в прежнее состояние, но теперь пыль и щебень вызывали одно раздражение. Снова включил связь: «Стреляйте на поражение и подведите еще людей».
Он не стал дожидаться ответа, старчески подергивая кончиками пальцев. Пыль мерно завихрялась, теплой мохнатой шапкой скрывая поверхность планеты. Помещение мягко вздрогнуло – это подлетел магнитный лифт. В полной тишине Росшепер оглядел окно перед собой. На вид дорогое. Менять его, если прострелят, – в копеечку обойдется. Он сделал пару шагов в сторону, будто бы разглядывал свой портрет, висящий на стене (и начиненный забавными механизмами специально для желающих проверить, нет ли позади сейфа). Этот портрет было не жалко, на Крионе такие заказывались за бесценок. Прошла почти минута, а в Росшепера все не стреляли. Как странно. Он все не оборачивался, но шестое чувство легко указывало ему, кто стоит за спиной. Если бы люди могли стрелять лучами ненависти, то из-за спины в Росшепера пальнуло бы корабельной пушкой, снесло бы стену, пробило насквозь всю планету и еще разнесло бы звезду Лудеш, окажись та на линии огня. Казалось, если Росшепер отклонится назад, он сможет облокотиться на черную массу ненависти, и та не позволит ему упасть.
Источником этой жуткой черной волны был небольшой человек. Чуть полноватый, крепкий, среднего возраста, с широким прямоугольным лицом, будто сбитый из мраморных кубов, и с чистыми фанатичными глазами. Ну, точнее, так Росшепер предполагал.
Тянуть дальше было бессмысленно. Старик развернулся, и они встретились взглядами. На свете было не так много вещей, которых Росшепер не любил сильнее, чем этот взгляд. Посетитель видел хозяина Эксо Теч насквозь, до костей, и внутри костей, и еще глубже, будто бы взглядом расщепляя его на молекулы и атомы. Он видел, что торжествующий на вершине будущего небоскреба старик – это только робот, кукла. А настоящий живой Росшепер, управляющий роботом, скорчившись, лежит, погребенный под многослойной защитой, на Сайфе. И его гроб, защищенный от всех мысленных и немыслимых угроз, он был дороже всего этого небоскреба, всех карьеров, кораблей. За внешней гордой фигурой «хозяина времени» скрывалась другая – сдавленная, жалкая, забившаяся в самую темную щель и панически боящаяся смерти. Росшеперу понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с этим полным презрения взглядом.
