Книга Мотылек летит на пламя - Лора Бекитт

Когда Айрин обратилась к надсмотрщику с просьбой дать ей ключи от карцера, тот довольно резко принялся объяснять, почему не может этого сделать. А потом появился Джейк с дружеской улыбкой на губах, и после недолгих препирательств ключи оказались в ее руках.

Айрин вошла в темное помещение с земляным полом, по которому была разбросана редкая грязная солома.

Узник сидел, прислонившись спиной к каменной стене, и смотрел на нее. Оба молчали, и только внезапно всколыхнувшееся волнение незримо передавалось от взгляда к взгляду, от сердца к сердцу.

Его раны начали заживать, и он выглядел намного лучше, чем несколько дней назад, когда Лила привела к нему Джейка.

Айрин подошла ближе.

— Здравствуй, Алан.

— Здравствуйте, мисс.

— Меня зовут Айрин.

Его губы чуть дрогнули, и в глазах появилась тень улыбки.

— Не беспокойся, — сказала она, — наш разговор останется между нами. Просто мне хочется знать, почему ты все время убегаешь?

Айрин боялась, что он посмеется над ней, но Алан серьезно произнес:

— Повинуюсь голосу сердца, которое говорит, что избранные или те, кто возомнили себя таковыми, должны нести в мир справедливость, а не способствовать его разрушению.

Айрин не ждала от него подобных слов и так растерялась, что с трудом нашла, что сказать:

— Но ведь твоя история имеет начало!

В его темных глазах появилось далекое, задумчивое выражение.

— Вы правы, мисс, всякая история имеет начало.

— Расскажешь?

Его взгляд ударил ее, будто камень, выпущенный из пращи.

— Зачем вам знать мою историю?

Айрин глубоко вздохнула и призналась:

— Я хочу тебе помочь, помочь убежать по-настоящему, чтобы тебя не поймали!

— Это опасно, мисс, да к тому же едва ли возможно. И еще… это против правил.

— Я не знаю здешних правил, я только вижу, что с тобой поступают несправедливо! — с волнением произнесла Айрин.

Алан с интересом смотрел на эту белую девушку. Все, что она говорила и делала, было непривычным и странным, хотя вовсе не казалось таковым ей самой.

— Хорошо, я расскажу о себе, — сказал он, — в благодарность за то, что вам небезразлична моя судьба. Мой отец был плантатором, а мать — цветной рабыней. Он полюбил ее еще в юности, и с тех пор не желал с ней расставаться. Не секрет, что прежде чем взять в жены ровню, молодые люди южной английской аристократии часто сожительствуют с хорошенькими мулатками и квартеронками, но здесь было нечто другое. Когда отец моего отца стал настаивать на женитьбе сына, тот выбрал хилую белую девушку, дочку соседей, которой предрекали участь старой девы. Она так и не смогла подарить своему мужу наследника, тогда как у моей матери вскоре родился я.

Вопреки заведенным порядкам и здравому рассудку отец души не чаял во мне, ребенке, рожденном рабыней. Его наверняка осуждали, но он был чудаковат и упрям и делал то, что хотел.

С раннего детства у меня была отдельная комната, ко мне была приставлена кормилица, няня, а потом появились учителя. Мой отец считал себя просвещенным человеком и постоянно выписывал новые книги. Я читал, гулял по поместью, ездил верхом. Носил модные бриджи и рубашки с гофрированными манишками. Слуги в имении относились ко мне, как к господину. У негров и мулатов не бывает фамилий, а меня звали Алан Клеменс. Разумеется, не было речи, чтобы меня принимали в обществе, однако это не мешало мне чувствовать себя настоящим сыном своего отца.

Он собирался отправить меня учиться на Север, но не успел: его хватил удар, и он умер. На следующий день после похорон его жена позвала нас с матерью в кабинет и сообщила, что мы… рабы моего отца! Я не поверил, тогда она показала бумаги. Я никогда не задумывался об этом, я не знал, что мы несвободны, однако это было так. Миссис Клеменс поручила своему управляющему продать нас с матерью с торгов. Она сказала, что мой отец исковеркал ей жизнь, что он унижал ее открытым сожительством с рабыней, и теперь она намерена восстановить справедливость. У нее была своя правда, и я не могу ее осуждать…

Узнав о том, что нас ждет, моя бедная мать повесилась у себя в комнате, а у меня… не хватило духу. Меня купили за большие деньги, а после без конца перепродавали и всякий раз — дешевле: я старался сохранить свое достоинство, зато падал в цене! Чаще из меня хотели сделать лакея, реже — кучера. А один плантатор решил, что я должен спать со всеми негритянками подряд, потому что от меня получится хорошее потомство! Пришлось ему объяснить, что я не жеребец-производитель. Я отказывался покоряться, потому что не чувствовал себя рабом. И никогда не почувствую. Потому единственным выходом для меня должен стать тот, какой выбрала моя мать: смерть.

— Это означает сдаться, — прошептала Айрин.

— Да, к сожалению, это означает сдаться. Однако рано или поздно меня все равно убьют!

— Я могу предложить выход, — боясь потерять решимость, быстро проговорила Айрин. — Я попрошу дядю отдать тебя… мне. Научишь меня ездить верхом и станешь сопровождать на прогулках. А потом мы вместе придумаем, как тебя освободить.

— Вы говорите иначе, чем местные жители, мисс. Откуда вы приехали? — поинтересовался Алан, не отвечая на ее предложение.

— Из Ирландии. Я бежала от голода.

— Голод в Ирландии? Ничего об этом не слышал.

— Так же, как я не знала о неграх-рабах. Мы говорили и думали только о картофеле да о хлебе.

— Теперь мне понятно, почему вы… такая, — медленно проговорил Алан и спросил: — Я могу подумать?

— Конечно. Только не думай слишком долго, пока тебя не забили до смерти или снова не продали!

Алан смотрел на нее снизу вверх. Зеленые глаза Айрин были полны искренности и надежды. В них таились чувства, смысл и богатство которых не оставляли сомнений и которые не нуждались в словах.

Алан не мог отказаться от неожиданного подарка судьбы, хотя гораздо лучше Айрин понимал, к каким непредсказуемым последствиям это может привести.

— Вы правы, мисс. Я согласен.

Айрин не смогла скрыть радости.

— Я поговорю с дядей!

В тот же день она вошла в кабинет Уильяма О’Келли, который сидел за столом, просматривая бумаги. Заслышав шаги, он поднял голову и посмотрел на племянницу.

Уильям вспомнил, какой была Айрин, когда он впервые ее увидел: изнуренное тело, отчаявшееся сердце, пустая душа. Теперь отталкивающая худоба почти исчезла, цвет лица изменился, а во взгляде появились настойчивость и упрямство, которые она, впрочем, пыталась скрыть. Только одета она была по-прежнему бедно. Заметив это, Уильям нахмурился.

— Рад видеть тебя, Айрин. Надеюсь, у тебя все хорошо?

— Да.

Уильям улыбнулся.