Она боялась, что Осокин повезет их в какой-нибудь «приют новых русских» с огромными люстрами и массивными бордовыми (именно бордовыми!) шторами на окнах. И теперь даже обрадовалась.
Ресторанчик на самом деле оказался совсем небольшим, с уютным залом, картинами на стенах и огромными высокими букетами в фарфоровых вазах. Вдоль стен на старинных буфетах были расставлены пузатые самоварчики, золотистые блики неяркого света играли на их округлых боках.
Они сели за столик, покрытый тяжелой бордовой скатертью. Анна не смогла сдержать улыбки — скатерть была точь-в-точь такой, как шторы в том самом «приюте новых русских», который она себе представляла. На столике стояли хрустальные рюмки и белоснежные, свернутые конусом салфетки.
Осокин, не обещая особого внимания на официанта, небрежно заказал «что-нибудь перекусить», фрукты, бутылку вина и «сладости для девочки».
Совсем рядом, на невысокой эстраде, женщина с чудесным, сочным контральто пела под аккомпанемент гитары романс «Хризантемы». Голос ее, печальный, волнующий, добирался, казалось, до самого сердца и бередил, тревожил его, и без того издерганное. И гитарист играл очень хорошо. И Анна вдруг почувствовала, что ей уже не так страшно, и улыбка Олега не казалась теперь фальшивой. Как будто где-то внутри отпустили туго натянутую струну.
— Анна Николаевна, — Осокин откинулся на спинку стула и едва заметно улыбнулся, — заявляю вам официально, что наша компания заинтересована в ваших услугах. Деятельность наша легальна и вполне законна. На мошеннических операциях мы не специализируемся, государство не обманываем. И уж тем более никто не собирается обманывать лично вас.
Подошел официант, поставил на столик бутылку вина и вазу с фруктами.
«Как быстро принес, — невольно подумала Анна. — Наверное, дорогой ресторан и официантам много платят.»
— Анна Николаевна, вы меня слышите?
— Да, конечно. А что за работу вы хотите мне предложить?
— Референта. Завтра вас введут в курс дела.
— А зарплата какая? — поинтересовалась Лариска.
— Зарплата Анну Николаевну устроит — это я обещаю, — ответил Лариске Осокин.
Анна вновь ощутила смутную тревогу в душе. Она взяла из вазы персик, подала Наташке. Осокин повернулся к Анне:
— После того как немного перекусим, я покажу квартиру, которую сняла для вас компания. А насчет дочери можете не волноваться. Ей не придется весь день быть дома одной. Эту проблему мы тоже решили. Она будет жить в детском профилактории, недалеко от города. Это тот же детский садик, только…
— Нет! — возразила Анна, даже не дослушав. — Она будет жить со мной.
— Там прекрасные врачи. У них разработана специальная методика лечения иммунных отклонений. Насколько я знаю, девочку нужно показать как раз таким высококлассным специалистам.
«Нужно. Очень нужно!» — подумала Анна. Наташка сидела на стуле и держала в руке неочищенный мандарин. Видимо, не знала, куда девать шкурки, если его очистить. Она улыбнулась маме, но глаза оставались тревожными. Она наклонилась к Анне, взяла ее за руку:
— Я не хочу в детский садик. Я с тобой хочу.
— Я к тебе приезжать буду. Часто-часто, — улыбнулась Анна. — Ты же знаешь: тебе надо горлышко лечить.
Больше за столом о делах не говорили. Пили терпкое французское вино. Ели. Слушали музыку: женщину, поющую романсы сменило трио балалаечников и баянист.
Народу в ресторане прибавилось. Официанты сновали по залу, разнося графинчики с водкой, кувшины с квасом, запеченное мясо на продолговатых расписных блюдах и розеточки с зернистой и красной икрой.
«Как странно все это, — в который раз думала Анна, — так странно, что даже страшно. Что это — внезапный поворот судьбы или все же мимолетное приключение с криминальным душком?» Несмотря ни на что, более реальным ей до сих пор представлялся второй вариант.
Наташка ела сладкие, почти домашние пирожки и с интересом разглядывала висящую неподалеку картину в серо-розовых тонах. Картина скрупулезно отображала интерьер старинного трактира.
Лариска тоже посмотрела на картину и попыталась завязать с Осокиным светский разговор о живописи:
— Мне кажется, в манере автора есть что-то от импрессионистов, — задумчиво произнесла она. — А вы как считаете?
Осокин с удивлением взглянул на Лариску:
— От импрессионистов?
— Этакое всевластие цвета. Гоген, Моне, Делакруа.
— Тулуз-Лотрек, Матисс, еще один Мане, — в тон ей продолжил Осокин.
Анна улыбнулась. Лариска заметила ее улыбку, насупилась:
— Зря, между прочим, смеетесь, — проворчала она. — Это мое личное мнение. Что я, не могу своего мнения иметь?
Характер у Лариски был легкий, незлобивый. Обычно она позволяла над собой подтрунивать — безо всяких обид. Но сейчас отчего-то обиделась. Еще с института Анна знала, что в подобных ситуациях надо срочно сменить тему разговора, и уже через полминуты Лариска и думать забудет о своей обиде.
— Олег Викторович, а чем конкретно занимается ваша компания?
На вопрос Анны Осокин отвечал долго и с удовольствием. Объяснил, что у них специализированная строительная компания. Затем начал перечислять, что они уже построили, что строят в данный момент и что собираются строить. Особенно Анну потрясли ближайшие планы компании — строительство сети мотелей по всей России.
«И в такой фирме мне предстоит работать?!» — думала она и вдруг почувствовала что-то похожее на гордость. От страха перед тем, что попала в руки мошенников, не осталось и следа.
Да и Лариска, похоже, в это уже не верила. По мере рассказа Осокина ее глаза изумленно расширялись. А когда речь пошла о сети мотелей, взглянула на Анну как-то по-новому, едва ли не с восхищением. Словно это был именно ее, Анны, грандиозный проект.
Новая квартира оказалась не просто чистой и со вкусом обставленной, а до блеска вылизанной и подчеркнуто роскошной. Лариска даже восхищенно присвистнула — не сдержалась.
Анна ее и рассмотреть толком не успела: Осокин торопил в профилакторий. Наташку почему-то необходимо было устроить туда именно сегодня. Отметила лишь, что квартира двухкомнатная, комнаты очень большие, а кухня прямо-таки огромная.
Всю дорогу до профилактория Анна объясняла Наташке, почему они вынуждены расстаться, обещала приезжать каждый день, привозить вкуснятины. Говорила, что это совсем ненадолго — Наташка немного, совсем чуть-чуть подлечится, и они снова будут жить вместе. Наташка кивала, соглашалась. Но глаза у нее становились все грустнее и грустнее.
В профилактории их уже ждали. Улыбчивая, полноватая женщина лет пятидесяти гладила Наташку по голове, рассказывала, как у них здесь весело и интересно. Анна заполняла какие-то бумаги, машинально отвечала на вопросы, а на душе становилось все холоднее и холоднее.
