— В самом деле. Понимаете, я вам кое-что принес.
Тут Ева обратила внимание на автомобиль с откидным верхом, оставленный рядом с ее почтовым ящиком под персиковым деревом, и подумала, что эта тачка совсем не похожа на машину для доставки почтовых отправлений.
— Вы торговец?
— Можно войти? Здешняя зима такая холодная.
— Так вы все-таки торговец…
— Да, торговец. Не очень красивое слово, согласен с вами.
— Точно. Спасибо, мне лично ничего не надо. У меня работа стоит. Так что, если не возражаете, — прощайте.
— Но у меня действительно есть кое-что именно для вас, — сказал он.
— Да что вы ко мне пристали? Убирайтесь отсюда. Вы что, не слышали!
— Значит, вы не хотите увидеть репродукцию Кранаха?
— Это что, шутка?
— Вы Ева?
— Вас кто-нибудь послал сюда, чтобы меня разыграть? Вы работаете вместе с Адамом? Может, вы с какой-нибудь радиостанции?
— Нет-нет, но ваши подозрения вполне обоснованны, ведь я действительно, судя по всему, попал в точку. Но это вовсе не розыгрыш. Это просто бросается в глаза, дорогая. Вы художница в яблоневом саду. Конечно, вам нужен Кранах. Разумеется, вы пишете яблони и яблоки. Мелкие красные яблоки со сладкой белоснежной мякотью, огромные зеленые шары сорта «Клео», карнавальные полоски оранжевого пепина. Да, особенно эти последние. Яблоки — ваше призвание. Чтобы это понять, вовсе не нужно быть гением.
— Ну давайте.
Он показал рукой на сгущавшиеся над домом тучи.
— Ну, хорошо, — сдалась Ева. — Но только на минутку. И покупать я ничего не стану, ладно? Это вы поняли?
— Вполне.
— Хорошо поняли?
— Absolument, — ответил он, протягивая Еве тисненую открытку.
История мирового искусства в семи элегантных томах в кожаном переплете цвета слоновой кости представляет собой идеальное приложение к изданию «Энциклопедия Атлантика». Вы интересуетесь конкретным художником? В «Энциклопедии Атлантика» вы найдете подробную информацию о жизни и времени, в котором жил этот человек, а также о его месте в истории. Но только «Мировое Искусство» может показать вам в цвете с помощью первоклассных иллюстраций те произведения, благодаря которым он завоевал себе место на страницах самой престижной энциклопедии в мире.
— Чушь, — произнес вдруг торговец.
— Простите?
— Ерунда, не так ли? Вот взять, например, меня. Лично я никогда не стал оскорблять вас такой низкопробной прозой.
Он веером разложил семь аккуратных на вид томов на столе Евы, словно сдавая карты.
— Загадайте картину, любую картину, — предложил он.
— Я хочу посмотреть только Кранаха.
— Прошу вас, загадайте любую картину. Любого художника. Любой эпохи. И я докажу вам, что любая картина, которую вы пожелаете увидеть своими глазами, найдется здесь, на этих страницах.
— Я уже сказала, что покупать ничего не собираюсь, вы напрасно теряете время.
— Времени у меня предостаточно. Подумайте. Дайте картине материализоваться перед вашим мысленным взором. И я покажу ее вам.
Она подумала о Кранахе.
— Ну что же вы. Это слишком легко. Я уже знаю, что вы хотите увидеть эту картину. Загадайте что-нибудь другое.
Она подумала об обнаженной Венере Урбинской Тициана, томно возлежащей на подушках, и сразу попыталась представить себе вместо нее Джоконду. Тициан слишком сексуален; торговец может понять этот вариант как фривольное предложение. И кстати, ему ни за что не угадать ее следующего фаворита — Леонардо да Винчи, хотя эта кандидатура напрашивается сама собой. Но обнаженная натура все время возникала у Евы перед глазами, отодвигая все остальное на второй план.
Торговец жестом волшебника взмахнул рукой над веером книг и выбрал один из томов. Страницы зашелестели, книга как бы сама собой открылась на нужном месте.
— О, Тициан. Великий был художник, не правда ли? Есть один чудесный лимерик, боюсь, не вполне пристойный:
Под шатром цвета «Роза Мадера»
возлежала, представьте, Венера.
Тициан не терялся, смелой кистью касался
обнаженной груди полусферы.
Торговец сдержанно улыбнулся.
— Неплохо, правда? — спросил он и, поскольку вдруг побледневшая Ева молчала, продолжил: — От всей души надеюсь, что не обидел вас.
Еве припомнились женихи и невесты на картинах Шагала, летящие по воздуху мимо плачущих канделябров, она вспомнила лицо Фриды Кало под оленьими рогами, яблоню Климта. И каждую из этих картин продавец показывал ей на страницах своих книг.
— Ну, как вам мои аргументы? Вы купите этот комплект, юная Ева? Ценное пополнение для библиотеки любого молодого художника. Так вы согласны?
— Я не художник. Это мой отец художник. А я просто точу карандаши.
— Не может быть. Я видел, какой вы поставили натюрморт. Именно с такой композиции разумно было бы начать работу. Позвольте взглянуть на полотно.
Продавец энциклопедий скользнул мимо нее к мольберту.
— Ах, понимаю, — сказал он, увидев нетронутый холст. — Может быть, я смогу помочь?
Он взял палитру и выдавил несколько ярких червячков краски на ее затертую поверхность. Протянул палитру Еве и сунул кисточку ей в руку.
— Пиши.
— Я не могу, это просто нелепо.
— Пиши!
— Я не могу вот так взять и начать.
— Пиши. Просто пиши то, что видишь.
Она встала перед мольбертом и занесла кисть над полотном:
— Не могу. Я ничего не могу.
— Я думаю, сейчас ты поймешь, что можешь.
И вдруг кисть как бы сама собой потянулась к палитре. И Ева начала писать. Вначале медленно, словно преодолевая сопротивление внезапно сгустившегося воздуха. Затем все быстрее… Теперь кисть металась между холстом и палитрой без малейшего участия Евы, выбирая, смешивая и накладывая краски. Это сама кисть водила ее рукой, легко и ловко касаясь холста, кладя безупречные мазки то одной, то другой краской. Так просто, так уверенно. На глазах у Евы оживали ее видения. Та умозрительная картина, которую она создала в своем воображении, начала удивительнейшим образом перескакивать с кончика кисти прямо на холст. Как только краска ложилась на него, она сразу же высыхала и была готова принять на себя следующий слой.
Кисть все время набирала скорость, широко и смело раскидывая все новые и новые мазки в направлении от центра картины к ее периметру. Яблоки на холсте налились и созрели. А краски продолжали сами собой ложиться на холст. Ева впала в экстаз: все писала, писала и писала. А потом вдруг, совершенно неожиданно для нее кисть остановилась, застыв в миллиметре от поверхности. Ева видела: еще один единственный мазок зеленой краской, и картина закончена. Но кисть уже не слушалась ее, хотя завершение работы казалось таким возможным и близким. Кисть колебалась над самым краем полотна. Это было невыносимо. У Евы просто не было сил терпеть, ей захотелось крикнуть изо всех сил: «Хватит, я больше не могу!»
