Коул смотрел на нее с вежливым интересом. Микаэла поджала губы, чувствуя, что на щеках выступает предательский румянец.
– Все нормально? – поинтересовался он.
– Кажется, да, – она попыталась выдавить улыбку, но у нее ничего не получилось. Поэтому она сурово пообещала: – Вот закончим со вторым этажом, и уж я наведу здесь порядок.
– Только не перестарайтесь, – пробурчал он.
– Не слышу в вашем голосе оптимизма, мистер Рассел.
– Было бы странно, если бы вы его услышали.
Коул вдруг подумал, что будет делать он, когда Микаэла Престон возьмется за первый этаж. Ему снова придется перебираться в ту ветхую халупу, стены которой могут сложиться при сильном порыве ветра, как карточный домик. Жить там все равно что играть в «русскую рулетку»: придавит – не придавит, пассивная попытка самоубийства. Зря он тогда позволил Теду уговорить себя переселиться в хозяйский дом, а не занялся постройкой собственного. В его годы пора иметь собственное благоустроенное жилье… А еще хорошую машину, солидный банковский счет, красавицу жену и кучу ребятишек! Из всего перечисленного у Коула был только банковский счет, средств на котором хватило бы на покупку приличного ранчо. Но он так прикипел к этому месту, что просто не мог и думать о том, чтобы покинуть ранчо Теда.
Но теперь хозяйка здесь мисс Престон. Пока она не пыталась лезть в его дела, но кто сможет гарантировать, что этого не случится, когда она закончит с ремонтом? Вон как круто она взялась за дом! Действует целенаправленно и с размахом. Так что он не удивится, когда так же круто она может взяться и за ранчо, сметая все и вся со своего пути. И вот тогда уж ему точно придется задуматься о смене деятельности и места жительства.
– Мистер Рассел, ау!
– Простите… – пробормотал он, – что высказали?
– Я сказала, что вы ужасный консерватор. И в своем консерватизме вы, кажется, доходите до крайностей.
Коул попытался вспомнить, о чем шел разговор до того, как он погрузился в свои невеселые размышления. За последнюю неделю они посещали его слишком часто.
– Уж какой есть…
– Вы знаете, Коул, человечество постоянно эволюционирует, а большинство людей, как правило, стремится к самосовершенствованию, – с самым серьезным видом просветила его Микаэла. – Возможно, вам это будет нелегко, мистер Рассел, но попробуйте все-таки адаптироваться к новым жизненным обстоятельствам. Тем более что у вас в запасе есть время.
– Спасибо и на этом, – иронично пробормотал он.
Микаэла одарила его снисходительной улыбкой.
– Кстати, мистер Рассел, что вы хотели?
– Простите?
– Вы пришли сюда с какими-то бумагами. – Микаэла кивнула на придавленные листы. – Надеюсь, это не заявление о вашем уходе?
– Пока нет, – сказал он, непроизвольно нажимая на «пока». – Это очередной финансовый отчет для владельца ранчо. Один из тех, что вы регулярно получаете каждые полгода. Вы ведь их получаете?
Микаэла кивнула. Получать она их действительно получала. Только ни разу не удосужилась как следует изучить. Почему-то именно сегодня ей стало неловко. Наверняка Коул тратит много часов на то, чтобы его составить, и для чего? Чтобы она, не глядя, запихнула его в папку, где уже накопилась порядочная стопка подобных отчетов, и засунула эту папку на самую верхнюю полку!
– Мне пора. – Коул поднялся и подтолкнул листы через стол к Микаэле.
У двери он оглянулся. Невообразимый цвет ее волос раздражал Коула. Наверное, потому, что он помнил, какого цвета были волосы Микаэлы прежде: темная бронза с золотыми искрами. Ее волосы пахли неуловимо и тонко и были шелковистыми на ощупь. Эти ощущения остались у него с того дня, как ему пришлось успокаивать пятнадцатилетнюю Микаэлу Престон, гладя рыдавшую на его груди девчонку по голове и приговаривая, что в ее жизни все будет хорошо… Память подкинула ему это воспоминание как всегда в самый неподходящий момент. И как всегда тяжело заколотилось сердце, так что даже в висках застучало.
– Что-то еще, мистер Рассел? – не поднимая головы, осведомилась Микаэла у замешкавшегося Коула, но он только пробормотал что-то невнятное и поспешил покинуть кабинет.
Едва Коул исчез, Микаэла отбросила ручку и потянулась к сложенным листам, которые вывалились из разбитого ящика. Из середины стопки за уголок она вытащила старую фотографию. Коул Рассел. Ему двадцать три, рассеянная улыбка на губах, волосы, достающие до воротничка рубашки, рукава закатаны по локти, обнажая сильные руки… Эту фотографию сделала она сама одиннадцать лет назад тайком, в тот момент когда Коул о чем-то разговаривал с дядей. Это случилось через два дня после того, как Микаэла угнала дядину машину, разбила ее, а Коул нашел ее, перепуганную и расцарапанную, сидевшую возле разбитой машины прямо на земле.
Вместо того чтобы устроить Микаэле взбучку, он помог ей встать и тихо спросил, что у нее болит. После чего она, как дура, вцепилась в него и заревела в три ручья. Она почти не пострадала физически – всего несколько синяков и ссадин – и даже почти не успела испугаться, но рыдала так, словно ее жизнь кончена. Наверное, если бы на месте Коула был кто-то другой, Микаэла повела бы себя иначе: молча, высокомерно вздернув подбородок, она выслушала бы нотации, проигнорировала бы все указания и нравоучения, презирая всех этих взрослых, которые постоянно заставляли ее испытывать нечеловеческую – как ей тогда казалось – боль: за постоянное пренебрежение, за собственную ненужность… Притом, что у нее было все «материальное», в чем нуждается пятнадцатилетняя девочка и даже больше того, у Микаэлы не было самого главного – материнской любви, тепла, настоящих друзей, которыми она так и не смогла обзавестись из-за частых переездов.
Даже эту проклятую машину она угнала непонятно зачем. Из чистого противоречия. Прав у нее не было, и ехать Микаэле тоже было некуда: Рокси закрутила очередной сумасшедший роман, и на этот раз повзрослевшая Микаэла стала для нее обузой. И тогда Роксана сбагрила ее дяде. Тед сделал вид, что он жутко рад видеть Микаэлу, но она твердо знала, что все это лишь лицемерие. Всю жизнь она для всех была обузой!
Но с Коулом все было иначе. Он оказался «свой», и Микаэла не смогла удержать свою боль внутри, позволив ей выплеснуться слезами. Коул гладил ее по голове, как маленькую, и шептал что-то успокаивающее, а когда слезы кончились, они вернулись на ранчо. Микаэла даже не надеялась, что Коул будет выгораживать ее, и страшно изумилась, услышав его объяснения. Коул ни слова не сказал об аварии, а непринужденно заметил, что «мисс Микаэле не удалось прокатиться, как следует, потому что машина заглохла». Дядя Тед тут же вслух похвалил себя за то, что так и не собрался приобрести новый аккумулятор. Скупо улыбнувшись, Коул повернулся к Микаэле, но глаза у него были серьезные и вопрошающие. Она сразу поняла, что должна сделать. Срывающимся голосом девушка заверила дядю Теда, что никогда больше не будет вести себя легкомысленно. Дядя улыбнулся, а ее спаситель едва заметно кивнул. Поздно вечером Коул пригнал разбитый «додж» и всю ночь чинил его в старом хранилище. Микаэла понимала, что Коул помог ей из жалости, но даже это согрело ее.
