— Нет, не в одиночку. Да, мама ушла. Но были папа, и дядя Арчи, и еще бабушка. Я всегда чувствовала, что не одна, что вокруг — любящая семья. А у Фелиции, получается, не было никого, кроме тебя.
Саймону не хотелось, чтобы Кейт его жалела. Он видел, что она переживает, что ее воображение рисует какие-то мрачные картины из его детства.
— Кейт, у Фелиции был я, а у меня — она. У нас все было в порядке.
— А сейчас? — прошептала Кейт.
Саймон понурился, плечи его опустились:
— А сейчас нет. — И он сам во всем виноват.
— Что же произошло? Я вижу, вы были очень близки. Ведь наверняка ты, а не кто-то другой читал ей сказки на ночь, перевязывал разбитые коленки, развлекал, когда она лежала с простудой. Еще, поди-ка, и на родительские собрания в школу ходил.
Саймон поморщился:
— Просто как-то в одночасье все переменилось. Она вбила себе в голову, что хочет стать инструктором по горным лыжам. А ты знаешь, какая это травмоопасная работа! В горах оползни. Да еще на этих курортах полно всяких льстивых соблазнителей. Потом она завела себе дружка-байкера. Представляешь! Мотоцикл — это же так опасно! Затем она стала ходить с подружками в ночные клубы и возвращаться домой под утро пешком. Когда я пытался ее встретить у клуба, она жутко злилась. Вообще перестала меня слушать. Что бы я ни говорил, она делала прямо противоположное! Ее и в десять-то лет было трудно уберечь от опасностей, а уж в восемнадцать! Что мне было делать?
— Ничего. Отступить в сторону и предоставить ей свободу действий. Чтобы она сама несла за себя ответственность. — Наклонившись, Кейт легонько дотронулась до его руки. — Нам остается лишь надеяться, что мы успели развить в них здравый смысл, осторожность и дать достаточное представление о том, что хорошо и что плохо. Однажды мы просто отпускаем их в свободное плавание. А сами остаемся в стороне, но всегда готовы принять их и помочь им, если случится кораблекрушение.
Саймон покачал головой. Как можно отпустить Фелицию, ведь она такая юная, такая безрассудная. И зачем ждать кораблекрушений, если можно их не допустить! Кейт тем временем продолжала:
— Саймон, Фелиция — замечательная девушка, непосредственная, хорошо ориентирующаяся в современном мире, самостоятельная, способная принимать взрослые решения. И это удивительно, если учесть стратегию воспитания, о которой ты рассказал. Я считаю, что то, какой стала Фелиция, — исключительно твоя заслуга. Ты прекрасно воспитал ее!
— Почему же тогда она сбежала от меня? — Он так старался, и все впустую. Сестра ушла, и это еще одно доказательство его несостоятельности как воспитателя и родителя.
— Потому что ты ведешь себя не как брат, а как ревнивый муж или взбалмошный отец. Представь, что тебе говорят, будто ты не в состоянии управлять поместьем, диктуют, с кем встречаться, а с кем нет, и требуют возвращаться домой не позже полуночи. — Не думаю, что тебе такое понравится. Так почему же Фелиция должна с этим мириться?
— Но ведь ей всего двадцать два года!
— Всего? Почему-то этого достаточно для того, чтобы голосовать, строить карьеру. Некоторые в этом возрасте уже детей воспитывают. Ты сам-то чем занимался в двадцать два года?
Чем-чем… Жил самостоятельной жизнью, учился в университете…
Неужели Фелиции те же двадцать два?.. Внезапно Саймон совершенно четко понял: тотальный контроль за жизнью сестры был проявлением не только заботы о ней, но в большей степени эгоистичного страха остаться в одиночестве, когда она уйдет, — в таком же одиночестве, как до ее рождения. Он сам не оставил ей выбора. Не заметил, что в какой-то момент перегнул палку.
В теплом свете, льющемся из дома, он увидел, какой нежностью и участием озарено лицо Кейт:
— Неужели ты думаешь, что не сможешь вести себя с ней по-другому?
— Ты считаешь, что если я извинюсь, перестану третировать ее и подвергать сомнению ее самостоятельность, то мы помиримся?
— Думаю, да.
Они сидели в сумерках и смотрели друг другу в глаза. Саймон чувствовал, что Кейт права. Каким-то чудесным образом она сумела проникнуть в глубины его души, найти проблему и решить ее. Отец счел бы это недопустимым, предосудительным — так раскрываться перед другим человеком. Но Саймону впервые было наплевать, что сказали бы его родители и что говорят законы этикета. Страх, тягостное ощущение провала, чувство вины, преследовавшие его последние месяцы, исчезли. Он чувствовал себя так, словно заново родился. И все это благодаря Кейт, ее любви к людям, ее доброте, которых он не встречал до сих пор ни в ком другом. С ней так легко. Она отдает свое тепло, не требуя ничего взамен. Ему захотелось коснуться ее, и он накрыл руку девушки своей.
— Значит, надо извиниться и держаться с ней, как со взрослым человеком.
— Это будет непросто, — предупредила Кейт.
— Догадываюсь. Но я справлюсь. — Кейт широко улыбнулась, и Саймон стал размышлять дальше: — А вдруг она даже захочет вместе со мной управлять поместьем! Я бы поручил ей связи с общественностью. Чуть-чуть подучиться, и она бы вполне успешно могла заняться маркетингом или, может…
Улыбка сползла с лица Кейт, и Саймон осекся.
— Что, меня не туда понесло?
— Совсем не туда, Саймон. А может, Фелиция до сих пор собирается быть инструктором. Придется принять это ее желание и уважать его.
И снова Кейт права: рассчитывая возродить дружбу с сестрой, нельзя навязывать ей свои вкусы и интересы.
— Ты удивительная женщина, Кейт Питербридж. Ты сама доброта и мудрость.
Он встал и потянул ее за руку. Теперь они стояли рядом, и Саймон смотрел, как бьется пульс в ложбинке на шее, где устроился серебряный дельфин. Тепло желания стало разливаться по его телу, ему хотелось поцеловать Кейт, ощутить ее вкус, раствориться в ней.
— Саймон? — голос Кейт прозвучал хрипло. Саймон взял се лицо в обе ладони. — Похоже, ты сумел-таки поймать отпускное настроение?
— Только благодаря тебе. Ты вернула мне душевное равновесие. — Он мягко провел пальцем по ее щеке.
— Ты мужчина неглупый, в конце концов и сам бы до всего дошел, — прошептала девушка и обхватила рукой его запястье. Ее дыхание участилось, грудь поднималась и опускалась под футболкой. Взгляд Кейт переместился на губы Саймона, и он не мог больше сдерживаться. Наклонившись, он мягко прижался губами к ее губам, а отстранившись через какое-то мгновение, прошептал:
— Ты бесподобна, восхитительна!
— Ты тоже, — хрипло ответила Кейт и, потянувшись, сама поцеловала его.
Зарывшись рукой в шелковые волосы на затылке, Саймон прижал Кейт ближе к себе, поцелуй стал более настойчивым, медленно и размеренно он языком и губами изучал форму ее рта. Руки девушки обвились вокруг его шеи, и последние заботы и напряженность улетучились как дым от ее нежности. Ему хотелось лишь одного — быть с ней, постигать ее, соединиться с каждой частичкой ее тела.
