— Ты не должен так гадко обращаться со мной!
— Нет, должен!
Она предприняла еще одну попытку.
— Пожалуйста, прекрати, — сказала она. — Мы не привыкли к таким речам. Может быть, там, где носят шелковые рубашки, как та, что на тебе, люди привыкли к подобному обращению. А у нас это не принято. Не надо огрызаться на каждое приветливое слово.
— Нет, надо, — упрямо возразил К. — Я отлично понимаю, что ни одна собака не обратила бы на меня внимания, если бы меня не считали землемером. И ты тоже не сидела бы сейчас тут, со мной.
— Да что я тебе сделала?
— Ничего, — искренне сказал К. — Да и не важно, сделала или не сделала. Вообще не имеет никакого значения, делает кто-то что-нибудь или нет, не имеет значения и что именно делает. Прошлой ночью мне снилось, что я оказался в Замке, пришел туда, чтобы на словах высказать свои желания. Ну и что? В Замке надо мной посмеялись.
Фрида встрепенулась:
— Сон!
— Сон.
— И поэтому ты так грубо со мной обращаешься? Ты не способен отличить сон от яви?
— Не могу, — сказал К. — Потому что в глубине всякого сна лежит реальность и истина.
Она тряхнула головой:
— А какое желание ты собирался высказать в Замке?
— Я не хочу об этом говорить. Вообще, хватит разговоров, я хочу побыть, наконец, в покое.
— Так ты и сегодня не пойдешь в школу? Ведь люди ждут.
— Какие люди? — заинтересовался К.
— Да деревенские же! Стоят на улице за дверью. Не вошли, чтобы не мешать тебе, остались на улице. Ну чего, чего тебе еще?
К. ответил:
— Ничего.
Однако он поднялся из-за стола, очень устало, очень медленно, — казалось, каждое движение стоит ему огромного труда и крайнего напряжения сил. Его взгляд случайно, — хотя что здесь случайно? — если не все и ничего одновременно, — упал на лицо Фриды, на котором застыло выражение печали, и эта печаль показалась К. такой же безысходной, как и его печаль. Он мягко взял ее за локоть. Не надо принимать всерьез его слова, он говорит то слишком много, то, наоборот, мало, но всегда не к месту. Его опять мучает страшный сон, который часто снился и раньше: во сне он тщетно умолял ответить на его вопросы, но ответ, который он в конце концов все-таки получил во сне, даже теперь, наяву, гнетет его, подобно тяжкому бремени — в ответ раздался ужасный смех, хотя он, конечно, сознает, что его жизнь стала смешной, смысл ее стал низким, и все возвышенное, что было в его жизни, исчезло.
— Ну вот, опять завел какие-то неподобающие речи. Да, впрочем, все, что он говорит, никуда не годится, — хмуро проворчала Хозяйка и взмахнула рукой, отметая любые возражения. — И все, что он делает, недопустимо, все его поступки могут лишь привести других людей к погибели. День, когда он уберется из Деревни, будет поистине благословенным.
Фрида прижала ладони ко рту, как испуганный ребенок — или как делают женщины, привыкшие к тому, что в горе молчат. Она смотрела то на К., то на Хозяйку, и когда К. встал, молча — все молчали — пошла за ним.
На улице появление К. было встречено оживленным гомоном. В толпе деревенских К. краем глаза увидел Кузнеца. Кто-то сказал, Учитель ждет их в школе, Учительница тоже там и тоже ждет. Наверное, К. помнит красивую высокую девушку? — чуть не добавила Фрида, но вовремя спохватилась и уточнила: К. познакомят с Учительницей.
Молчаливой процессией, один за другим, потянулись они по улице в этот поздний утренний час. На всем пути до школы всюду были только солнечный свет и молчание. Небо, словно отделенное преградой из матового стекла, излучало слепящий свет, и казалось, хотело поставить заслон между собой и землей, и К. подумал, что этот яркий свет, которому он раньше всегда так радовался, сегодня не приносит даже слабого утешения. Где-то вдалеке послышался свист и залаяла собака, над башней Замка кружили вороны. При каждом шаге по мокрому месиву снега и земли раздавался чавкающий звук, и никто не произносил ни слова. Серьезные и безрадостные шли люди; наверное, даже в похоронной процессии лица у них более живые. Рождения, свадьбы, похороны, — да, таковы здешние празднества, на которых изливается все жизнелюбие и вся радость этих людей. К. отравил им радость. Остался жив, хотя и непонятно, как же это получилось. Он был жив, и это всем досаждало. Никогда раньше он не осознавал с такой ясностью, что в одном этом уже состоит его вина. Безусловно, он виновен. Но он виновен, потому что этого пожелал Замок.
Войдя в здание школы, К. поздоровался с Учителем, который уже почти выздоровел, осмотрел два учебных класса, так называемый гимнастический зал и еще одну комнату, потом к ним вышла Учительница. Она взглянула на К. злобно. Пусть не надеется, она не простила ему истории с кошкой. Прежде чем К. успел спросить, что за история стряслась с кошкой, вмешалась Фрида. Тогда, в первую ночь, которую они провели в школе, после того как К. получил место школьного сторожа, они устроились в почти пустой комнате, где не было даже кроватей, легли спать прямо на полу, на мешке с соломой. А кошка Учительницы, старая, разжиревшая и неуклюжая, забралась на спящую Фриду и так ее напугала, что она, спросонок ничего не поняв, вскочила. И тут испугалась уже кошка, в страхе спрыгнула на пол и, так как уже утратила ловкость и силу, расшиблась или что-то себе повредила.
— Ах, бросьте! — перебила Учительница. — Это вы, вы что-то ужасное сделали с моей кошечкой. От такого человека, как вы, можно ожидать чего угодно, уж нам-то это хорошо известно. Настоящий мучитель животных!
— «От такого человека, как вы», — повторил К. и в упор посмотрел на Учительницу. — Значит, я — мучитель животных, и вам это хорошо известно? — спросил он, глядя на нее свысока. — Значит, Учительнице хорошо известны такие вещи, она узнает мучителей животных по характерной садистской складке возле губ, а растлителей детей — по их похотливым глазам, а убийц по их рукам. Соответственно, о деяниях человека должно судить по его внешности. — Госпожа Учительница, — сказал он, — вам следует предложить свои услуги полиции, или, еще лучше, поступить на службу в Замок, вашему столь необычайному таланту, несомненно, найдется наилучшее применение. Всего-то надо — послать Учительницу пройтись по Деревне, чтобы освидетельствовать жителей, и сразу станет ясно, от кого ждать неприятностей. Все будет известно заблаговременно, поскольку поступки людей заранее предрешены, деяния, так сказать, заложены в самих людях и только дожидаются благоприятного случая, чтобы проявить себя. А так как все будет известно заранее, отпадет надобность в полиции, выслеживающей преступников, не нужны станут и следователи, и суды, которые вершат правосудие, и судьи, которые выносят приговоры, нужна будет только госпожа Учительница, она всех заменит — собак-ищеек, судей и присяжных. Какая экономия труда, времени и денег!
Деревенские, столпившиеся в школе, но до сих пор державшиеся в стороне, тут подошли поближе и принялись обсуждать необычную речь. Быстро образовались две партии. Одна пребывала в уверенности, что Учительница действительно обладает талантом, о котором говорил К., и поглядывали на нее с робостью и страхом. Другая партия, возглавляемая Кузнецом, простодушным малым, объявила все сказанное К. чистейшей бессмыслицей. Так говорить может только чужак, заявил Кузнец, — однако К. успел заметить, что одновременно Кузнец с опаской оглянулся на Учительницу. К. не ожидал, что его слова произведут такое действие, и развеселился. Он с усмешкой смотрел на деревенских, которые вдруг утратили уверенность и задумались о своих сокровенных желаниях, мысленно произносимых ругательствах, не высказанных вслух угрозах и тайных пороках.
