– Зверь, между прочим, довольно далеко отсюда, – глубокомысленно изрек алькальд. – Вы что, забыли, в каком виде принесло покойника? Птицы успели выклевать ему глаза, да и рыбы своего не упустили. За час так труп не изуродуешь. Да что там за час – на это и трех, даже пяти часов мало будет. Так что опасаться нам нечего. А вы, я смотрю, уже готовы в штаны наложить?
– Так-то оно так, ваше превосходительство, – со вздохом заметил старик. – С одной стороны, вы рассуждаете правильно, но позволю себе заметить, что покойник не был обглодан до костей и даже не успел провонять.
Больше Антонио Хосе Боливар не произнес ни слова. Не стал он дожидаться и замечаний или возражений алькальда. Развернувшись кругом, он направился к своему домику, размышляя над тем, съесть ли ему раков вареными или запечь их в глубокой сковороде под крышкой.
На пороге дома он обернулся и сквозь пелену дождя увидел на пристани одинокую грузную фигуру под большим черным зонтом. Жители поселка разошлись по домам, предоставив алькальду думать над тем, как быть дальше. Так он и остался стоять, словно огромный темный гриб, проросший под дождем прямо сквозь доски причала.
Глава шестая
Вкусно позавтракав не успевшими разбежаться раками, старик аккуратно вынул вставную челюсть и, тщательно почистив ее, завернул в чистый платок. Затем он прибрал на столе, выбросил в окно крошки и объедки, открыл бутылку фронтеры и, не утруждая себя долгим выбором, взялся за ту из двух привезенных зубным врачом книг, что оказалась ближе.
Дождь не только отрезал поселок от остального мира, но и сделал практически невозможным общение даже между ближайшими соседями. Это обстоятельство было только на руку Антонио Хосе Боливару. Начинающийся день обещал подарить ему не нарушаемое никем уединение.
Начинался роман неплохо.
«Поль сладострастно целовал ее, в то время как гондольер, соучастник любовных приключений своего приятеля, делал вид, что глядит куда-то в другую сторону. Гондола, где на мягких подушках обосновалась целующаяся пара, неспешно скользила по безмятежной глади венецианских каналов».
Он прочитал этот абзац трижды, каждый раз вслух.
Знать бы еще, что это за хреновина такая – гондола.
Они, значит, могут скользить по каналам. Стало быть, речь идет о каноэ или каких-то других лодках. Что же касается Поля, то, ясное дело, речь идет не о самом достойном человеке. Ну чего стоит одно только то, что он «сладострастно» целует девушку в присутствии приятеля, который к тому же уже охарактеризован автором как «соучастник». В хорошем деле нужны помощники, а не соучастники, здраво рассудил Антонио Хосе Боливар Проаньо.
Начало книги ему понравилось.
Он посчитал очень верным художественным приемом то, что автор с самого начала четко определяет положительных и, главное, отрицательных героев. Таким образом читатель в лице Антонио Хосе Боливара избегал излишних усложнений в восприятии текста и не тратился попусту на незаслуженные симпатии к злодеям и проходимцам.
Кстати, как там говорилось о поцелуях? «Поль… целовал ее…» А, вот: «…сладострастно». Интересно, черт возьми, сладострастно – это как?
Он стал вспоминать, как в былые годы целовал Долорес Энкарнасьон дель Сантисимо Сакраменто Эступиньян Отавало. Случалось это нечасто. Кто его знает, может быть, в один из этих редких моментов он и поцеловал ее именно так – сладострастно, как это привычно делал Поль из романа. Другое дело, что Антонио Хосе Боливар по молодости и неопытности мог не знать, что целует жену именно так. Впрочем, особо долго перебирать в памяти эти редкие поцелуи ему не пришлось. Обычно на подобные предложения со стороны супруги следовал взрыв хохота либо же – в зависимости от настроения – напоминание о том, что всякого рода излишние плотские удовольствия есть не что иное, как тяжкий грех.
Сладострастно целоваться. Целоваться. Антонио Хосе Боливар вдруг сделал для себя открытие: оказывается, целовался он в жизни очень мало, да и то только со своей женой. Среди индейцев, с которыми он провел большую часть жизни, поцелуи не только не были распространены, но даже вообще сколько-нибудь известны.
Нежность шуар выражали по-другому. Мужчины и женщины ласкали тела друг друга, и при этом им не было дела до того, присутствует при этом кто-либо еще или нет. Но Антонио Хосе Боливар ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то из них поцеловал возлюбленного. Не целовались они и в минуты любви. Женщины предпочитали садиться на мужчину сверху, аргументируя свой выбор тем, что в таком положении они больше чувствовали любовь и, кроме того, в таком положении им было удобнее исполнять предписанные традицией ритмичные речитативы, которые к тому же разносились вокруг на гораздо большее расстояние, обеспечивая влюбленным некоторое уединение.
В общем, индейцы шуар не целовались. Никогда.
Старик вспомнил, как однажды на его глазах один золотоискатель, воспылав желанием, потащил за собой женщину-хибаро. Та, совсем спившаяся, ошивалась вокруг этих искателей приключений, предлагая себя белым людям буквально за глоток водки. Любой, кто хотел, мог затащить ее куда-нибудь в угол и овладеть ею. Бедняга, сознание которой было окончательно разрушено алкоголем, просто не отдавала себе отчета в том, что с ней делают. Вот и на этот раз мужчина вытащил ее за собой из дома и повалил на посыпанную песком площадку прямо перед входом. Навалившись на нее всем телом, он вдруг наткнулся губами на ее губы и впился в них неосознанным жадным поцелуем.
Несчастная женщина отреагировала на это, как дикий зверь, неожиданно оказавшийся в руках человека. Извернувшись всем телом, она сумела сбросить с себя мужчину, увернулась от удара увесистого кулака, швырнула в глаза обидчику горсть песка и отбежала к ближайшим кустам, где ее несколько раз непритворно вырвало.
Если это и называется сладострастным поцелуем, рассудил Антонио Хосе Боливар, то получается, что этот Поль из книги – просто форменная скотина.
До часа сиесты старик успел прочитать около четырех страниц книги и поразмыслить над ними. Больше всего ему не нравилось то, что он никак не мог представить себе эту Венецию. Все, что он до того читал о других больших городах, никак не увязывалось с образом Венеции, родившимся у него по прочтении первых страниц нового романа.
Судя по всему, улицы Венеции были залиты водой во время сезона дождей. Дожди уже кончились, но вода еще не спала, и несчастным жителям города приходилось передвигаться по нему на гондолах.
Гондолы. Было в этом слове что-то особенное. Антонио Хосе Боливар Проаньо настолько поддался его очарованию, что стал всерьез рассматривать возможность назвать свое каноэ гондолой. «Гондола с реки Нангаритца» – таким должно было быть полное наименование его скромного плавсредства.
За этими размышлениями его одолела обычная для двух часов пополудни сонливость, и он с удовольствием вздремнул в гамаке, рассеянно улыбаясь во сне уморительной картине: жители Венеции раскрывают двери и, позабыв о потопе, падают в воду, сделав первый же шаг за порог.
