«АЖФ» содержал несколько страниц «Плохого, хорошего и смешного» – писем читателей, в которых они рассказывали о своих сексуальных успехах. Письма в этом разделе были позабористей, чем в «Пентхаусе», благодаря особому вниманию к радостным и банальным деталям все они выглядели особенно реалистично. Несмотря на то что авторам обещали пятьдесят долларов за каждое послание, мало кто из них получал эти деньги. В номере, над которым мне довелось работать, было письмо от женщины среднего возраста, которой звонили по ночам ее женатые знакомые и предлагали заняться сексом с огурцом и другими овощами, еще одно – от женщины, которая признавалась, что занимается мастурбацией, и третье – от женщины, нашедшей себе любовника с маленьким членом, от которого невозможно было добиться эрекции.
«АЖФ» приходилось держать ухо востро, чтобы не заработать неприятности из-за фотографий на развороте («Самые горячие австралийцы»). Было запрещено изображать половой член, приподнятый выше сорока пяти градусов, что считалось указанием на половое возбуждение и привело бы к неминуемому заточению журнала в непрозрачный полиэтиленовый пакет.
Мне все больше нравилось работать в «АЖФ», а от «Пентхауса» постоянно тошнило. Обсудить это было не с кем. Все мои знакомые работали на порноиндустрию, все политические приятели вернулись обратно в Великобританию, поэтому я набрался смелости и проконсультировался с певцом-социалистом Элистером Халлетом, бывшим солистом местной версии «Погус» – группы «Буйный Джек». Воскресными вечерами он выступал со своими революционными балладами в «Ньютоне». Иногда я ходил туда, садился у бара и тонул в социализме и табачном дыму. С Халлетом я связался через его звукозаписывающую компанию, они же помогли мне организовать интервью. Элистер был рад поговорить с корреспондентом «Пентхауса» – средства массовой информации не баловали его своим вниманием. Если честно, ему редко удавалось заинтересовать хотя бы дюжину пьяных посетителей.
Перед нашей встречей я бегал по Редферн-парку и обронил ключи от дома, потом долго искал их в траве, но это было то же самое, что искать ключи в траве. На интервью я примчался, высунув язык, и больше походил на потного наркомана, чем на журналиста. Щедрый и доверчивый Халлет одолжил мне свои брюки и рубашку с длинным рукавом и выслушал вполуха мои дежурные фразы об авторитете «Пентхауса». Он не понял, почему я назвал его носителем духовного начала мирового рабочего класса. По интонациям песен я понял, что он может быть членом австралийского варианта Социалистической рабочей партии. Оказалось, что это было не совсем так – он просто пел «Интернационал» в пабе по выходным.
Наконец Халлет выдал мне свое заключение. По его мнению, в порнографическом журнале можно работать, только если ты сам не снимаешь обнаженных женщин. Я был готов к такому повороту и сказал, что придумываю подписи к фотографиям. Ничто из того, что я говорил, не заставило Элистера Халлета проклясть меня или потребовать свои штаны назад. Я не знал, как относиться к этому: радоваться, что я не совершил смертного греха, или огорчаться оттого, что не смог унизить себя в достаточной степени. Я не понимал, что делаю.
Глава 4,в которой рассказывается о том, как меня каждый день в течение года бьют по морде
Моя работа в «Пентхаусе» изначально должна была стать испытательным сроком перед вступлением в должность выпускающего редактора, но Фил отдал это место Дэвиду Шмидту. Может быть, так случилось потому, что я был откровенно не в себе, но как бы то ни было, он сказал, чтобы я не пропадал и поддерживал с ним связь. С 1993 по 1994 год я вел раздел под названием «Потасовка», а с 1994 по 1997 год был «приглашенным редактором». Моя должность подразумевала, что мне следовало скорее заниматься приглашениями, чем редактурой. Я писал статьи для крутых парней и сочинял максимально плоские шутки.
Я курил с пятнадцати лет и пил, сколько себя помню, прогуливал уроки физкультуры в школе, и единственными физическими упражнениями, которые я выполнял регулярно, были воровство из магазина и последующее бегство. Я никогда не играл в спортивные игры, а в тридцать лет решил стать профессиональным боксером.
Боксом я заинтересовался с того момента, когда в 1974 году увидел по телевизору бой Мухаммеда Али против Джорджа Формана. На меня произвела огромное впечатление впервые использованная им тактика «дурак на канате» – Али поднимал кулаки перед лицом, отклонялся на канаты и так принимал все удары Формана. С того самого момента моим излюбленным спортивным упражнением стал прием ударов (разумеется, если не считать бегства).
В семнадцать лет я пошел на дискотеку, где сел на пластиковый стул и стал таращиться на одну из гарнизонных девок по имени Карен. Внезапно я почувствовал, как что-то тяжелое и кожаное опустилось мне на колено, посмотрел вниз и увидел рожу Роя Мартина, которая призывно смотрела на меня снизу вверх. Он был на год старше и занимался боксом. Я подумал, что он поскользнулся и случайно оказался в таком положении.
– Ты на что это уставился, мать твою? – первым прервал неловкое молчание Рой.
Я повернулся к Карен, и Рой отошел в другой конец зала, откуда весь вечер испепелял меня взглядом, надеясь, что я снова посмотрю в его сторону. Когда танцы кончились, мы с Карен вышли, намереваясь стоять в дверях целую вечность, непрерывно целуясь.
Но к нам подошел Рой Мартин, уставился на меня и повторил свой вопрос. По словам Карен, ни на что такое я не смотрел. Для пущей убедительности она закрыла мои глаза рукой, поэтому первый удар Роя оказался для меня неожиданностью. Но я не растерялся. Подобно величайшему тяжеловесу всех времен, я сдвинул кулаки, прикрыл ими лицо и ждал, пока мой оппонент устанет от своего грязного дела. Рой Мартин отвесил мне парочку левых хуков, провел сквозь мою защиту прямой правой и посадил мне фингал.
Наконец Рой запыхался и перестал бить меня. Если бы я был Мухаммедом Али, то в этот момент рассмеялся бы над тем, как устало он дышит, и, дразнясь, стал бы гонять его по рингу и в конце концов повалил на пол.
Но так как меня зовут Марк Дэпин, я остановился на стадии фингала.
Следующие двадцать минут я провел в тщетных попытках залезть в лифчик Карен, ожидая, пока мой приятель Питер Пауэл завершит аналогичный номер программы со своей подружкой Мэнди.
Пауэл был боксером и постоянно пытался уговорить меня тренироваться вместе с ним, но я полагал, что нам невыгодно дублировать функции. Он мог драться, а я, наверное, мог бы дразниться. Под защитой Пауэла я возвращался домой по темным переулкам, которых так и не научился избегать. Неожиданно перед нами вырос Рой Мартин и спросил, на что это я, мать мою, смотрю. На этот раз его сопровождала пара приятелей, один из которых был неплохим боксером, но не таким хорошим, как Питер Пауэл. Пауэл сказал, что если они хотят драться со мной, то им придется иметь дело и с ним тоже. Все уставились друг на друга, кроме меня. Я усиленно старался не смотреть никуда. В конце концов они отступили.
Я так и не узнал, за что Рой Мартин побил меня. Однажды я встретил его на автобусной остановке и спросил об этом. Похоже, он и сам не знал за что.
