Лично я предпочла бы вариант номер три: чтобы в тележке Дэниэла удерживало небольшое угощение. Скажем, один леденец на палочке или несколько штучек печенья.
Слишком многого хотела.
В данный момент он всем телом тянулся к рядам шоколадных крекеров, выискивая желаемую пачку носом, как щенок, и, округлив глаза, тыкался лицом в яркую упаковку, наполняя легкие ароматом ванили и шоколада. Мне не дано понять поистине чувственного восторга, который Дэниэлу дарит обоняние. Даже Эмили следила за ним как завороженная, наравне со мной пытаясь вникнуть, что за удовольствие находит младший брат в таком необычном знакомстве с окружающим миром. А Дэниэл уже свистнул пачку, сунул под мышку, словно плюшевого мишку, потянулся за следующей, сунул под другую руку и крепко обнял себя, прижимая добычу к груди, крыльями разбросав локти.
Я подняла его, чтобы усадить в тележку. Не такая простая процедура, как кажется, если ребенок совершенно не помогает — не сгибает коленки, не смотрит, куда сунуть ножки. Дэниэл ничего не видел, не слышал, не замечал, кроме пачек с печеньем. Я осторожно направила его ноги; Эмили решила помочь, дернула братца за ботинок, тот оказался у нее в руке, и она разжала пальцы. Ботинок жабой шлепнулся на пол — пришлось поднимать.
Настала минута выбора: оставить Дэниэлу всю пачку печенья — да-да, целую пачку, содержимое которой он уже вовсю уминал, — или попробовать договориться на одну-две штучки.
Попробую договориться.
Я взяла с полки точно такую же пачку, ногтем подцепила красный язычок упаковки, приподняла медленно, пока не показался темный бок верхнего крекера. Не совсем новичок в мире Дэниэла, я остро ощутила аромат печенья, где смешались запахи муки и масла, сахара и шоколада. Я вдохнула так глубоко, что, кажется, Дэниэлу ничего не осталось. К счастью, он не заметил; все его внимание поглощено блестящей шоколадной глазурью, сладкими крошками, прилипшими к упаковке.
— Скажи «печенье», Дэниэл!
Эмили в ужасе прихлопнула рот ладошкой:
— Мамуль! Это крекеры!
Ах да. Само собой. Конечно, крекеры. И разумеется, это здорово облегчало мне задачу. Произнести «крекер» под силу даже Дэниэлу. Я вздохнула, глянув на сына. Он заметил мою пачку и потянулся за ней, не отрывая глаз от маминой руки, будто это и не рука вовсе, а механическая клешня в игровом автомате, которой при большом везении можно добыть игрушку из горы плюшевых зверей. В лицо мне он и не подумал посмотреть, как не подумал и о том, чтобы попросить у меня угощение.
— Крекер, Дэниэл. Скажи «крекер».
Все напрасно. А мне и хотелось-то всего лишь, чтобы он сделал попытку, хоть знак подал, что хочет говорить со мной. Но Дэниэл лишь молча тянул руку за крекером, достать не сумел, дернул ногой от обиды.
— Крекер, — шепотом повторила я. Ну почему бы ему не попробовать?
Он наклонился вперед так, что ремешок врезался в живот. Я отступила на шаг — он впал в ярость, засучил ногами, вцепился в ручку тележки и начал дергать ее, всем телом раскачиваясь взад-вперед. На его рев уже оглядывались покупатели. Я покатила тележку по проходу, отведя руку с пачкой печенья подальше от Дэниэла. В период беременности я прочитала гору книг о воспитании. Помнится, среди бесчисленного множества советов встретился и такой: если ребенок закатил истерику, нужно как можно скорее сменить обстановку. Если вы находитесь в помещении — выйдите на улицу. Если на улице — зайдите куда-нибудь. Представления не имею, почему это так важно для детей, однако с Эмили срабатывало, когда она пыталась добиться своего ревом. Любознательная донельзя, она моментально начинала изучать новую обстановку, и слезы высыхали. С Дэниэлом такой фокус не прошел. Он продолжал реветь, пока мы ехали мимо полок с печеньем и сдобой, с конфетами и чипсами, не умолк и в отделе замороженных продуктов. Багровый от крика, взмокший, он излучал жар почти осязаемый, как и его оглушительный вой. На него было больно смотреть, и в овощном отделе я уже сама едва сдерживала слезы.
— Сегодня истерика «Синди», — сказала Эмили.
— Синди? — Я улыбнулась дрожащими губами. — Откуда такое имя?
— Кукла Синди. Купишь мне?
— Конечно, куплю, — машинально пообещала я.
Я еще не оставила надежды утихомирить Дэниэла без подкупа печеньем, хотя уже не понимала, зачем так выкладываюсь. Мало мне усилий, которые тратились на то, чтобы не смотреть во все глаза на ровесников Дэниэла, мирно сидевших в тележках или послушно топавших вслед за мамами; чтобы не слышать, как они клянчат любимые лакомства, тыча в них пальцем, или спрашивают разрешения посмотреть игрушку. Наконец, чтобы не завидовать им и не выплеснуть со слезами свою отчаянную мечту услышать хоть слово от Дэниэла. Любой его невразумительный слог я впитывала в себя, как пересекший пустыню путник глотает воду. Боже, как мне хотелось, чтобы Дэниэл заговорил. Я знала заранее, что его слова будут звучать точно так же, как и у других малышей — звонко, пискляво… если только он когда-нибудь захочет сложить звуки в слова. А пока приходилось уговаривать его хотя бы перестать кричать.
— Вот, возьми печенье. — Я сдалась и высыпала гору мелких кругляшей на коленки Дэниэлу.
Какой восторг! Круглое — и можно кушать. Не глядя на меня, он ухватил пригоршню и принялся облизывать каждую штучку, будто метил свою собственность.
— А мне? — заныла Эмили.
Боже, о дочери совсем забыла! Я ухватила у Дэниэла один кругляшок, весь в крошках. Отлично, теперь уже и Эмили нахохлилась, вот-вот заплачет.
— Он облизал! — обиженно проскулила она.
Пришлось стащить еще одно печенье, а первое упало и распалось в труху у моих ног. Эмили в ужасе съежилась и уставилась на Дэниэла — вдруг увидел и снова поднимет крик. Слава богу, не заметил, и Эмили протянула руку за печеньем, хотя, скорее всего, Дэниэл успел облизать и его. Я боковым зрением углядела, что на нас таращатся покупатели. То ли мы с самого начала привлекли внимание, то ли выставили себя на посмешище последней сценой, где мамаша затыкает рот избалованному чаду целой упаковкой печенья. Я в ответ тоже выпучила глаза. Черт бы вас всех побрал. Если бы вы только знали! Пока народ расползался, я постаралась платком собрать с пола все крошки от раздавленного печенья и сунула платок в карман. Боже, до чего все это жалко выглядит. Будь моя воля — плюнула бы на все и удрала домой. К несчастью, не расплатившись, отсюда не сбежишь, а значит, придется выстоять очередь к кассе. Оставалось только надеяться, что трех упаковок печенья Дэниэлу хватит.
Пока я собиралась с силами для последнего испытания, в мою сторону направилась женщина в густо-зеленом пальто, с ореолом седеющих волос вокруг головы. Мягкий взгляд за очками в толстой пластмассовой оправе, на губах улыбка, и сережки, я заметила, модные, но ни намека на макияж. Привыкшая к репликам незнакомцев насчет моих детей — чаще насчет Дэниэла, — я внутренне изготовилась услышать обвинительную речь. Жаль только, сама я была слишком разбита, чтобы дать полноценный отпор едкой шуткой или колкостью; горло жгло как от перца, а глаза, кажется, вообще сварились. Если бы дама в зеленом уступила дорогу, я бы просто сбежала, но она остановилась рядом, посмотрела на Дэниэла и подняла глаза на меня:
