Со всех концов Дударкова к клубу стекались красуни-дивчины и хлопцы бравые. Чинно, под ручку вышагивали и мы с Надюшей.
— Надько, — донесся сзади хулиганский голос. — Это кого це ты причепыла?
— Дуракам не отвечаю, — отвечала она полупрезрительно.
Я было высвободила локоть, но Надя одернула меня, шепнув:
— Не обертайся.
— Чего? — Тоже шепотом спросила я.
— Он такой, шо лучше и не обертаться.
Нас догнали. Этакий погрызенный подсолнух.
— Ни, кто це?
— Сашко! — Воскликнула я.
— Ой, шо робышь? — Досадливо дернула меня Надюша.
— Катя?..
Он раздался в плечах и посмуглел. Черты лица стали крупными, какими-то прямыми. Куда только делись пухлые щеки, которые некогда так удобно было щипать? Глаза прищурились, губы сжались. Только крепкая белая голова все та же. И я, как в детстве:
— Сашко, айда с нами.
— Та ни… — испуганно попятился он от моей руки.
Потом разом развернулся и… кинулся в подворотню.
— Шо с ним такое?! Удрал. — Дернула плечом Надя. — Так ты его знаешь? Откуда?
— Какая разница? А впрочем… Мы с ним с детства знакомы, он ведь сосед наш. Только действительно, что с ним?
— Тю, влюбился. У нас всегда, если парень влюбляется, такие вот фортеля выкидывает.
Через некоторое время, на полдороги к клубу за нами шагало уже молодцов пять. И Сашко среди них, отличаю по голосу.
— Девки, куда идете? Женишков искать?
— Куда надо, туда и идем. И вы тоже шагайте своей дорогой. — Высокомерно отвечала Надя.
Я обернулась:
— Ребята, чего сзади плететесь? Давайте с нами…
Там хмыкнули.
— Мы сельские бычки, — протянул Сашко. — Нам тут положено…
Я рассмеялась, взяла его за руку, тем самым вызвав нездоровое оживление в рядах туземцев. Сашко покраснел.
— Гля, хлопцы, атаман влип, — загоготали ребята.
И тут же бросились врассыпную от угрожающего взгляда.
На широкой площади перед зданием клуба, утонувшего в вишнях и яблоках, толпится молодой народ. Девочки прогуливаются парочками, то и дело строго отшивая ребят. Наше появление вызвало бурю восторга. Тут и там зашептались, поглядывая с нескрываемым любопытством.
Разноцветные тусклые пятна импровизированной светомузыки запрыгали по танцующей толпе. Замигали одновременно. Но не их заслуга в том, что вскоре я потеряла ощущение реальности. Просто сбоку протянули стакан и я доверчиво хватила едва ли не половину. После бешенного танца, когда народ оттянулся на славу, лопоухий ди-джей проорал:
— Медляк!
И потянулась изломная, медовая мелодия: «В шумном зале-ресторане…» Поскольку «медляк» не вызвал энтузиазма, многие потянулись на свежий воздух. И я потянулась. В дверях столкнулась с братцами.
— А т ы чего здесь? — подозрительно спросил Лешка.
— Чего надо, того и здесь, — ответствовала я.
Чтобы освоить манеру Нади вести светскую беседу со здешним молодым народом, понадобилось немного времени.
— Дашу не видала? — Спросил Серега.
— Какую Дашу?
Лешка ободряюще хлопнул Сережу по плечу и оставил нас. Исподволь я проследила его полет. Лешка направился к белеющей в сумерках тоненькой фигурке. Рассмотреть, какая она, не удалось. Зато расслышала девичий смешок. Приглушенный Лешкин голос что-то бубнил в несвойственном ему регистре.
А ведь когда-то мы с большим презрением отзывались о танцах: «Приходьте, дивчата, в клуб, там будут танци, там грають рок на балалайци».
— Мух приманивать? — Бывало, говорил Серый, когда Маша, старшая сестра, перед выходом в свет «лачилась» — покрывала прическу самодельным лаком на сахаре.
— Отстань.
— Щетки сапожные приклей.
— Ой, Сережа, уйди, — Машка невозмутимо и старательно загибала ресницы тушью.
Не однажды под воздействием таких советов она смывала тушь. Слезами.
Где то доброе время! А ныне…
— Так, значит, и проводите время?.. — Протянула я.
— Так и проводим, — сознался Серега.
Мы присели на лавочку, он оперся руками о колени и скис. Горестный профиль его на фоне притушенного фонаря навевал тоску зеленую. Какую он тут Дашу искал? Чего искал?..
Серега видом старше нас всех: сдержан, серьезен, знает, что ему от жизни надо. Женится. Двое детей. Будет шофером-дальнобойщиком. Почему эта Даша сюда не пришла? И какая Даша?
Сашко со свитой курил неподалеку. Сильно курил, весьма кинематографично.
А между тем горячий июльский день остывал. Нормальный колхозный день. Все эти ребята за этот день наломали ребра немало. Кто сено с косьбы возил, кто на тракторе свой урок исполнял, кто пас коров. Наломались, только бы домой, в постель рухнуть, а вот пришли, скинули потную рубашку, шею холодной водой окатили и опять как новенькие — до утра…
Вот в нашу сторону направляется один такой хлебороб. Приглядывается, склоняется надо мной.
— Так це гостья наша! — Бормочет заплетающимся языком. — А пидем-ка, станцуемо!
— Спасибо, что-то не хочется.
Пришелец покачивается под порывами едва ощутимого ветерка.
— Оставь ее, — усталым голосом просит Серега.
— Ни, як так — оставь. Она ж гостья! А я хозяин, так?..
Подходит Сашко, смущенно улыбаясь. Берет хозяина за плечо, пытаясь увлечь. Тот кочевряжится, ухватил меня за руку.
Прежде, чем отраегировал Серега, Сашко коротко ткнул пьяного в бок. Охнув, тот повалился на траву, чуть не уложив меня рядом.
— Дур-рак! — выдохнула я.
Из всех ругательств, оказывается, быстрее на ум приходят детские. Пьяный, слегка повозившись, не стал расходовать силы на преодоление земного притяжения.
— Больно ты его? — спросила я Сашко.
— Пьяному не больно, — он неловко повернулся, намереваясь уйти.
— Погоди.
— Чего?
Не знаю, «чего». Теперь мне, в общем-то, понятно, почему девушки в романах и сказках влюбляются в спасителей и избавителей.
— Пойду Дашу поищу, — учтиво сказал Серега и отвалил.
— Присядем, — не без робости попросила я. — Поговорим. Не виделись давно.
— Эт точно, шо давно. — Он вытащил из мятой пачки папиросу, слегка помял ее загрубевшими пальцами, постучал о коробку, дунул в гильзу. Чиркнул спичкой, обстоятельно прикурил.
— Как жизнь? — спросила я.
