Вот уже полчаса, как Фио Регаль и Шарль Фольке находились здесь. Когда они пришли, Божарски усадил их в неудобные кресла напротив стола. В свое время он потратил немало сил, подбирая самые глубокие и антиэргономичные кресла. Известный трюк: его собеседники должны чувствовать себя немного не в своей тарелке, тогда он легко возьмет инициативу в свои руки и будет выглядеть куда более энергичным. К тому же он заметил, что когда клиенту хочется поскорее встать и уйти, то он гораздо легче раскрывает свои истинные намерения и маленькие секреты. Находясь в стесненном положении, клиент все время на взводе — он не сможет расслабиться, убаюканный мягкостью и податливостью кожи. Девушка не проронила ни слова. Впрочем, что она могла сказать? Он оценил ее осмотрительность и скромность. Молодая художница явно не принадлежала к разряду жадных до славы и внимания; она не понимала, почему и зачем здесь находится, более того, никак не могла разгадать, какое отношение к живописи имеет пиарщик. Она наблюдала. Разглядывала роскошную обстановку его кабинета, спросила, сколько он платит за эту квартиру, услышав ответ, улыбнулась от изумления. Ее взгляд подолгу застывал на охотничьих трофеях, украшающих стены. Она смотрела на них с грустью, а не с осуждением, как другие его посетители. Божарского особенно тронул расстроенный вид девушки, когда та увидела голову носорога, которого он прошлым летом завалил в Танзании.
Вероятно, она не имела ни малейшего представления о том, что здесь сейчас происходит. В предстоящей борьбе за славу и признание успех им обеспечен, Божарски это знал, но знал и то, что, как и на любой войне, дело не обойдется без жертв. Но не так уж это страшно. Даже если искусство стало религией для массы богатых безбожников из шикарных кварталов, то все же это мирная религия, которая если и устанавливает террор, то только на бумаге. За всю историю не было случая геноцида во имя этого бога, ни пыток, ни массовых убийств, подобных ночи святого Варфоломея, ни народов, порабощенных во имя его заповедей. Всего-то и ущерба: несколько циррозов и передозировок, без счету депрессий, жизни, сломанные горькой несправедливостью, пригоршня суицидов, но в целом ничего действительно страшного. «Все это и вправду не так уж важно, мадемуазель Регаль», — подумал он. Ему было известно, что в творческих кругах многие сожалели, выбрав такой путь, ведь они мечтали, что их великие слова поразят реальность, поднимут бури. На самом же деле они скорее напоминали пену волн и легкий бриз, попавшие в торнадо.
С Шарлем Фольке Божарски встречался впервые. Вот уже пять лет, как он с восхищенным интересом следил за стремительным взлетом молодого человека в мире искусства и средствах массовой информации. Еще совсем недавно никому не известный юноша сегодня был знаменитостью, и его слава вышла за пределы парижских салонов. Его знали даже те, кто понятия не имел о том, чем он занимается. А это первый признак настоящей славы. Вот и еще один девиз в его рамочку. Что же до Шарля Фольке, то сам он был молодым художником, едва окончившим Высшую школу изобразительных искусств, который начал с ночных тусовок в модных клубах, а потом в качестве развлечения и провокации создал около двадцати художественных течений одновременно. Прессу заинтересовал сумасшедший художник, и его фотография попала в газеты. Поскольку на снимках он обычно фигурировал в обнимку со звездами кино и другими знаменитостями, многие решили, что он и сам знаменитость. Тогда ему поручили вести рубрику в авторитетном художественном журнале. А четыре года назад Амброз Аберкомбри устроил Шарлю Фольке первую персональную выставку, сделав его таким образом одним из главных современных художников нового поколения. С тех пор Шарль Фольке поднялся еще выше: он вел еженедельную телепередачу, в рамках которой увлеченно и с подобающим чувством юмора рассуждал об искусстве. Хотя он и сделал блестящую карьеру и пользовался поддержкой могучих покровителей, он ничего не рассчитывал заранее, не добивался ничьей благосклонности. Со стороны и в глазах завистников Шарль Фольке выглядел типичным карьеристом. И глубоко от этого страдал. Он никогда не искал того привилегированного положения, в котором оказался: ему все удавалось только потому, что сама жизнь распоряжалась за него. В его исключительной честности не приходилось сомневаться, но он никогда ею не кичился и никого не обижал, выступая с обличениями под предлогом того, что не умеет, мол, кривить душой. Примечательно, однако, то, что он, не стесняясь, критиковал работы друзей и восхвалял творения презиравших его. А друзей у него было огромное количество, и всех их объединяла одна общая черта — большинство из них друг друга на дух не переносили.
— Вам стоит надеть темные очки, — сказал Божарски, открывая дверь и провожая Фио на улицу.
— Чтобы быть похожей на звезду? — с усталым ехидством спросила Фио.
— Вовсе нет, вам не нужно быть похожей на звезду, вы и так звезда. Просто скоро вы почувствуете, что отныне солнце светит для вас чуть ярче.
Он закрыл за ними дверь и подошел к окну кабинета, провожая взглядом своих посетителей. Да-да, и солнце будет светить ярче, и сама она засверкает, как звезда. Ей придется защищаться от своего собственного света, отраженного в жадных глазах обожающих ее поклонников. Этот огонь погубил многих. Звезда не горит, она сгорает. Это физическая реальность, о которой все забывают. Привлекательный блеск скрывает за собой процесс плавления. Человек — существо фототропное и должен остерегаться, а то на него, как на белую простыню, которую летней ночью в деревне ярко осветили фонарем, слетятся полчища изголодавшихся кровососов.
Вот уже неделя, как похоронили Амброза, а газеты по-прежнему не теряют к нему интереса. Еще не просочились в прессу, но уже ходили некоторые слухи о его таинственной находке. Предвидя визит Фио Регаль, Божарски распустил уши, внимательно прислушиваясь к молве; он был приятно удивлен — о девушке много говорили. И слагали целые легенды. Поговаривали, что за ее именем скрывается маститый художник, который таким образом решил начать все сначала, спрятавшись за псевдонимом. Еще одна сплетня, которая была очень им на руку, гласила, что Фио Регаль — внебрачная дочь бывшего президента республики. В другом варианте этой легенды она являлась уже дочерью самого Аберкомбри. Старый тусовщик Шарль Фольке, по всей видимости, был в курсе всех этих слухов, а возможно, и автором некоторых из них. Божарски не счел нужным сообщать о них Фио. Не хотел ее волновать. Да и потом, эта грязь — всего лишь оборотная сторона любой тайны. Да, конечно, всех волнует вопрос, почему Аберкомбри скрывал ее существование на протяжении стольких лет. И причина, безусловно, была, а поскольку сам Аберкомбри был очень важной персоной, то и причина должна была быть не менее важной.
Все слухи утихнут, когда люди обнаружат, что за ними скрывается совсем простая девочка, этакий сфинкс без загадки. Хотя, конечно, они не поверят и примутся искать в ее простоте скрытый смысл и приукрашивать девушку кокетливыми финтифлюшками. Он ничего не мог с этим поделать. Так устроен мир.
Божарски взял клюшку для игры в гольф среди тех, что красовались за стеклянными дверцами в отдельном шкафу. Занял исходную позицию и ударил по воображаемому мячику. Идеальный удар. Да, мир искусства — это надежный фарватер. В зависимости от обстоятельств порой приходится менять клюшки, но как бы то ни было для крутых подъемов лучше всего подходит № 8. Он не сравнивал искусство с игрой в гольф, скорее наоборот. Дело в том, что представители артистической среды по манере поведения ничем не отличались от игроков в гольф. В свое время Божарски прочел опубликованные в «Saint Andrews Globe» результаты опроса, согласно которым восемьдесят процентов игроков признавались в том, что им случалось подталкивать мячик ногой или же «забывать» посчитать некоторые удары, в общем, мухлевать. Однако все до одного считали себя честными и с негодованием относились к жульничеству. То же самое и в мире искусства: все эти милые люди истово ненавидели кумовство, презирали подлость, отвергали всякую мысль о профессионально-кровосмесительных связях между художниками, арт-критиками и галерейщиками, а между тем преспокойно подталкивали ногой свой мячик к лунке, отпихивая мячик соперника в кусты. Да-да, бесспорно, для игры на артистическом поле наиболее подходящей являлась клюшка № 8 (с металлическим наконечником). Если не бейсбольная бита.
