«Ужасная, отвратительная женщина, — думал между тем мсье Андре Фовель. — Так тебе и надо — и я с удовольствием верну твои вульгарные деньги».
И тут, ко всеобщему потрясению, две слезинки появились в уголках глаз миссис Харрис, а вслед за ними по покрытым красной сеточкой щекам скатились и другие. Миссис Харрис в дивном бальном платье стояла между сотрудников Дома Диор, одинокая, никому не нужная, несчастная.
А мсье Фовель — бухгалтер, которому по должности положено иметь бумажную душу и каменное сердце, вдруг почувствовал, что тронут — так, как никогда в жизни; и в порыве интуиции, которой так славятся французы, осознал, что это любовь к Наташе, чье дивное, божественное тело освятило платье, помогла ему почувствовать глубину трагедии незнакомки. Почти достичь осуществления мечты — и потерпеть крушение!
И потому следующие свои слова он посвятил той, которая никогда не узнает, как сильно он любил её — да что там, она не узнает даже, что он вообще любил ее… Так вот, мсье Фовель коротко поклонился, представился миссис Харрис и сказал:
— Если мадам позволит… разрешите пригласить вас в мой дом и быть моей гостьей, пока платье не будет готово. У меня не очень просторно, но моя сестра как раз уехала в Лилль, и места хватит…
Он был немедленно вознагражден выражением, появившимся на лице маленькой англичанки и её восклицанием:
— Господи вас благослови! Взаправду?!
А мадам Кольбер сделала странный жест — точно смахнула что-то с уголка глаза — и сказала:
— О Андре! Вы ангел!
Но тут же миссис Харрис воскликнула:
— Боже мой — а моя работа?!
— Неужели у вас нету подруги, — подсказала мадам Кольбер, — которая могла бы подменить вас, пока вы не вернетесь?
— Конечно, есть, — ответила тут же миссис Харрис, — но ведь целая неделя…
— Если она настоящая подруга — она поможет, — возразила мадам Кольбер. — Мы пошлем ей телеграмму от вас.
Миссис Баттерфилд поможет — особенно, когда обо всем узнает. В этом миссис Харрис была уверена. Правда, совесть тут же напомнила ей о мисс Памеле Пенроуз и её важном продюсере. Но «Искушение»!..
— Я согласна! — воскликнула она. — Я получу Его!..
И — к величайшему её удовольствию, радости и возбуждению — рой закройщиц, подгонщиц, гладильщиц окружил её с гибкими метрами, выкройками, булавками, примерочными нитками, ножницами и прочими волнующими принадлежностями, необходимыми в изготовлении самого дорогого в мире платья.
Вечером, когда, наконец, миссис Харрис была обмерена и куски муслиновой выкройки смётаны по фигуре, во всех уголках гигантского заведения знали историю лондонской уборщицы, скопившей деньги из своих заработков и приехавшей в Париж купить себе платье от Диора. Миссис Харрис становилась знаменитостью. Служащие Дома Диор, от самых младших до самых старших, находили предлог пройти или пробежать мимо примерочной кабинки, где находилась удивительная англичанка.
А позже, когда миссис Харрис в последний раз одела платье-модель, сама Наташа в прелестном платье-коктейль — она готовилась к вечернему выходу в свет — зашла туда и не увидела ничего ни необычного, ни гротескного в фигуре уборщицы в удивительном платье, потому что она уже знала историю миссис Харрис и, конечно, была ею тронута. Она поняла миссис Харрис.
— Я рада, что вы выбрали именно это платье, — просто сказала она.
— А мне ведь ещё к этому мистеру Фовелю ехать, — вспомнила миссис Харрис. — Он мне адрес-то дал, а вот как ехать, я не знаю.
И первый, кто вызвался ей помочь, была — вы не поверите! — Наташа.
— У меня машина. Маленькая, правда. Я вас подвезу — давайте адрес.
Миссис Харрис отдала ей карточку: «№ 18, Рю Денекин». Наташа сморщила прелестный лобик:
— Мсье Андре Фовель, — повторила она. — Кажется, я уже где-то слышала это имя…
Мадам Кольбер терпеливо улыбнулась.
— Это всего лишь наш главный бухгалтер, шери(*), — объяснила она. — Он ещё выдает вам зарплату…
— Тьен!(*) — засмеялась Наташа. — Да, за это человека и полюбить можно!.. Итак, мадам Харрис, когда вы освободитесь, я вас к нему отвезу.
________
(*) Вуайе, се формидабль! — Взгляните, это же поразительно! (фр.)
ШерИ — Дорогая (фр.)
Тьен — Скажите-ка, послушайте, вот как (фр.)
9
Вот так в седьмом часу вечера миссис Харрис оказалась в маленькой спортивной «симке» Наташи, сражавшейся с потоками машин на площади Этуаль, и затем по широкой ленте Авеню де Ваграм катившей к дому мсье Фовеля. Телеграмма в Лондон с просьбой присмотреть за клиентами миссис Харрис на время её работы уже была отправлена. Она была рассчитана на то, чтобы потрясти миссис Баттерфилд до глубины души. Телеграмма из Парижа!.. Впрочем, на самом деле миссис Харрис мало об этом думала: она исследовала Рай.
Номер восемнадцать по Рю Денекин оказался маленьким двухэтажным домиком с мансардой, построенным в прошлом веке. Когда Наташа и миссис Харрис позвонили, мсье Фовель крикнул из глубины дома — «Антре, антре! Входите!». Он-то думал, что англичанка приехала одна. А женщины вошли в незапертую дверь и оказались в доме, который пребывал в состоянии первозданного хаоса. Впрочем, такое состояние было вполне естественно: чего ждать, если сестра холостяка, уезжая, оставляет точные инструкции приходящей уборщице — а та, естественно, выбирает именно этот момент, чтобы заболеть.
Толстый слой пыли, нетронутый целую неделю; всюду разбросаны книги и одежда. Не требовалось особого воображения, чтобы представить гору немытой посуды в мойке, грязные кастрюли и сковородки на плите, неубранные постели и устрашающую ванну. Никогда ещё ни один мужчина не приходил в такое смятение при виде гостей. Его честный шрам контрастно белел на пунцовом от смущения лице (а надо сказать, что вообще-то шрам не только не портил его, но даже служил к его украшению).
Заикаясь и суетясь, мсье Фовель бормотал:
— О, нет… — нет… — мадемуазель Наташа… — чтобы именно вы… — именно вы… — но я не могу позволить вам войти… — и я, который отдал бы всё, чтобы вы оказали мне эту честь… — то есть я хочу сказать, я жил один целую неделю… — мне так стыдно…
Миссис Харрис, разумеется, не усмотрела ничего необычного в состоянии дома. Все как дома, в Англии, где решительно все квартиры, в которых она работала, выглядели именно так.
— Ну полно, полно, голубчик, — бодро сказала она. — О чем шум-то? Я сейчас всё приберу, оглянуться не успеете. Покажите только, где тут у вас щётки, дайте ведро, тряпку…
А Наташа — Наташа сквозь грязь и беспорядок видела дом крепких буржуа. Прочная и удобная мебель: плюшевая софа, шкаф со множеством безделушек, большие, в рамках, фотопортреты деда и матери мсье Фовеля в жестких костюмах начала века, клавесин в одном углу, кадка с фикусом в другом; кружева на подушечках, мягкие шторы из шенили и мягкие, даже слишком мягкие стулья. Это был комфорт без роскоши и изящества — и сердце Наташи рванулось к нему. Это был дом, в каком ей не приходилось бывать с тех пор, как она покинула свой собственный дом в Лионе.
