Послушная его приказу взметнулась и взяла прицел целая шеренга луков. Поначалу огненные стрелы и обмотанные горящей паклей камни из пращей, как и прежде, беспомощно отскакивали прочь, а огненный вал с башен врага никак не стихал. Грим вдруг почувствовал, как в его груди собирается странное напряжение, то же самое, какое почудилось ему на переправе у Рива, или уже неизвестно сколько часов или минут назад, когда перед флотилией франков затлела в воздухе оборотная руна. Напряжение росло, казалось, теперь по всему его телу пробегали волны, ладони будто покалывали тысячи иголок. Грим чувствовал, что вот-вот поддастся этой силе, выпустит из руки меч… Это и станет его погибелью.
— Прикрой меня! — прохрипел он так кстати оказавшемуся рядом Скагги.
Мальчишка уставился на него в непритворном изумлении, но тут же подставил щит под невесть откуда пришедший сокрушительный удар секиры. Перехватив меч левой, Грим срубил сжимавшую секиру руку.
Скорей же! — крикнул ему будто бы внутренний голос.
Осадные башни окутало странное лиловое сияние. Невидимый барьер становился все плотнее и плотнее!
Это было так просто. Его естество простерлось во все стороны, ища знакомой мощи, забирая, впитывая ее из камня, стали, воздуха и крика, крови и ярости битвы. Он больше не был Гримом, не был ни воином, ни берсерком, ни даже просто человеком. Он был частичкой праха, маленькой и жалкой, и невероятно ничтожной покуда не будет видно, что он свершил и свершит и как это повлияет на других.
Древнее искусство волшбы откликнулось на его призыв сразу, заполнив его существо настолько, что ему показалось, что сила эта вот-вот разорвет его тело на части. В этот миг, не ощущая себя ни человеком, ни зверем, а лишь проводником великой силы, Грим был более совершенным, чем когда-либо, поскольку, отказавшись от себя, отдался во власть этой жизнетворной силы, принял от нее иное естество.
И снова с ужасом молниеносной догадки — а прошло и впрямь не более мгновения — Грим осознал, что сила рун вновь сыграла с ним недобрую шутку: отобрав все, что было у него разумного, отобрав волю к жизни, желание защитить, уберечь, сотворить или прославить, она оставила ему бешеную ярость.
Они ползут через стены… Не так уж сложно зубами разорвать им глотки, увидеть, как кровь хлынет, впитываясь в мостовую… Что за беда? Он пришли сюда убивать… Как и этот юнец, что кое-как размахивает у меня под носом мечом. Не милостью ли будет послать его к Всеотцу.
Ярость и жажда крови туманили Гриму глаза. Все, что бы он ни видел пред собой, было окружено неясным ореолом, словно расплывалось, истекая кровью. Из крови возникло вдруг перекошенное и изможденное лицо отца, череп, обтянутый кожей, и зияющие чернотой провалы глазниц. «Мимир», — всколыхнулось имя со дна мыслей, и кровавый туман развеялся, уступив место холодной безжалостной ясности. «Эйваз и Кано», — с неожиданной для самого себя твердостью начертал в воздухе Грим.
И тлеющая лиловым преграда… пала. Разом попали в цель все огненные стрелы, все выпущенные из пращей снаряды.
Франки выдергивали пылающие древки, вонзившиеся в башни, пытались отбросить их подальше прежде, чем огонь охватит их осадные домовины. Пламя пожирало темные плащи, и люди живыми факелами падали в воду. Башни были теперь так близко, что лучники со стен посылали свои стрелы едва ли не над головами защитников, и повсюду — бряцание и скрежет, стальной распев битвы один на один.
Действительно, это была битва, истинное, не замутненное никакими заклятиями сражение. Наконец-то! Теперь исход решат лишь стойкость и оружие. Исчезло, растворилось пугающее облако колдовства, как щитом прикрывавшее морское воинство. Казалось, каждый человек на стенах испытал то же облегчение, какое, несмотря ни на что, охватило сейчас Грима.
Потом казалось, что много и еще столько же часов все они были заняты лишь тем, чтобы остаться в живых. Одна за другой уносились к своим мишеням стрелы, франки отвечали шквалом подожженных факелов, по обе стороны стены погибали герои. Снова и снова Грим выныривал из-под штурмующих стены прибойных волн, которым, казалось, не будет конца.
Но вот раздался победный крик Бранра, и дружинники подхватили радостный клич — теперь уже ярким пламенем пылали все осадные башни, и франки пытались уползти вниз по веревкам, спасаясь от голодных, жадных до плоти языков. Храбрые витязи или нет, христиане или верные могучим асам, но в чертоги призываемого ими Одина до срока они не стремились. Огонь лизал канаты, и не один франк сорвался в бурлящую воду у скал. Несколько человек вниз головой бросились с ближайшей башни, предпочитая быстрый конец медленной смерти. Воспользовавшись минутным замешательством врага, Грим махнул ближайшим к нему воинам, чтобы те помогли ему сбросить навесной мост, и им это удалось. С мостом канули на камни и те франки, что как раз перебирались по нему к стенам. Один спрыгнул и уцепился за край парапета. Дружинник, который прежде использовал щит лишь для того, чтобы уберечься от роя стрел, перегнулся через стену и принялся бить франка по пальцам ободом щита, пока тот не рухнул вниз.
— Это, наверное, их основное нападение! — подгонял усталых дружинников и не менее измученных рабов Бранр. — Лейте масло на раздвижные лестницы! Шевелитесь!
В ярком свете горящих башен сцена внизу напоминала порядок, возникающий из хаоса. Подчиняясь какому-то сверхъестественному безумию битвы — уж не было ли среди франков берсерков? — все новые воины гребли вперед в маленьких лодчонках, чтобы заменить убитых. Ни одна из лодок не остановилась подобрать раненых, их безжалостно отталкивали прочь или шли по телам еще живых.
Из особой башни выволокли тяжелые котлы, вдвинули их в навесные бойницы, в незапамятные времена пробитые строителями Рьявенкрика. Дружинники отодвинулись назад, чтобы очистить место тем, кто приведет в действие эти древние устройства. Одни тянули канаты, другие пропускали цепи сквозь кольца, и наконец котлы стали извергать кипящее масло на тех, кто взбирался по стенам снизу.
Но и тогда на стенах не услышали ни единого крика. Лишь послышался какой-то сдавленный хрип, как будто сотни глоток стянуло в предсмертной агонии. Раздался леденящий душу свист, и вверх взметнулись столбы пара — это в холодную воду рухнули обжаренные в раскаленном масле тела.
С противоположного берега реки подошла еще одна осадная башня, и воины на ней забрасывали крючья в пылающие обломки своих предшественниц, засевших на камнях, стараясь растащить их в стороны, чтобы расчистить себе путь к крепости. Вдоль всей глядящей на реку стены новые и новые башни состязались за то, чтобы первыми вновь наброситься на стены древнего города.
— Подобрать стрелы! — скомандовал Бранр.
Его слова передали по рядам. Дружинники спешно подбирали упавшие на парапет стены франкские стрелы, чтобы передать их лучникам. Вскоре пылающий смерч полетел навстречу второй шеренге башен, расцвечивая и их пламенными узорами.
Но многие франкские стрелы извлечь под силу было бы лишь целителям. По меньшей мере пятеро корчились рядом со Скагги, умоляя о помощи, задыхаясь в лужах собственной крови. Сколько еще из защитников Рьявенкрика осталось на ногах? Скольким уже не встать…
