Нэй неуверенным шагом, покачиваясь, подошла к ним и плюхнулась на землю, поджав под себя ноги и опершись руками:
– Зачем? Что ты делаешь? Валекс…
Сильный удар тыльной стороной огромной ладони опрокинул ее, и эльфка свалилась на бок.
– Заткнись, ты мне противна! Шлюха! Что ты с собой сделала?! Ты…
Лезвие сабли сверкнуло у шеи силача.
– Еще одно слово и ты у меня собственной кровью захлебнешься! - прошипела у него за спиной полуэльфка.
Карнаж опустился к Нэй. Удар был слишком сильным. Она лежала без сознания. Полукровка растерянно посмотрел в ту сторону, где валялся маэстро.
Клара не стала кричать, не стала причитать и пытаться кого-то остановить. Она тихо подошла, словно призрак, сцепив руки на груди, не спеша, как в забытье сомнамбулы. Женщина подняла и отряхнула старого фокусника, достала платок и вытирала грязь с его лица.
Голова Валекса упала на грудь. Он сжался, обхватил плечи руками, закрывая наколотый на коже значок с номером легиона, и что-то бормотал себе под нос, покачиваясь:
– Дева… Прости… чистая, непорочная… как во сне… золотые волосы спадали на спину… Я не хотел умирать… на поле было холодно… вороны… падали листья… а она… тепло… Она грела… говорила… Я думал, что нашел ее… нет… потерял… не уберег… Мое солнце… оно закатилось… навсегда.
Все ушли и никто не стал слушать его бессвязного бормотания.
* * *
And as the last leaf hovers down upon the ground,
the end is at hand - I'll find the one I came looking for…
Ночью прошел дождь. В лесу было сыро и холодно. Стволы деревьев окутывала дымка утреннего тумана. С листьев капала вода. Мокрая трава под ногами давно промочила обувь насквозь у идущего сам не зная куда силача. Его шатало из стороны в сторону. Он опирался о стволы деревьев и они орошали его остатками небесной воды.
Вокруг не было ни души, даже редкое чириканье птиц над головой казалось каким-то далеким.
Валекс брел сам не зная куда, то выходя на тракт, то плутая поблизости. В это пасмурное утро ощущение направления окончательно покинуло его. Лес всюду казался одинаковым и каким-то покинутым.
Шагнув ногой на дорогу, силач сосредоточенно прикладывал ладонь ко лбу и каждый раз вспоминал, что если есть дорога, значит это не спроста, значит по ней кто-то ездит… Но в это утро, снова выбравшись на тракт, он этого уже не вспомнил. Ему понравилось идти, пусть и поскальзываясь и увязая в грязи, но ветки больше не мешались и небесная вода вдруг не ухалась на горячую, как котелок с кипящей похлебкой, голову.
Ноги мерзли, штаны во многих местах были изодраны пока он проламывался через чащи, рубаха промокла и липла к телу. Кто-то все советовал ему сменить обувку, но кто это был, как выглядел и как этого «кто-то» звали Валекс, как ни силился, не мог вспомнить. Головная боль была настолько сильной, что он договорился с ней просто о том, что этого, кто советовал, звали «кто-то», иначе, при каждом усилии вспомнить, голова награждала еще большей болью.
Силач нахмурился. Опять резкая боль, только не изнутри, а снаружи. Пальцы осторожно коснулись горячего лба. Валекс зашипел и отдернул руку - на ней была кровь. Ну и что? Он хотел выругаться себе под нос, но добрая половина слов вылетела у него из головы, едва он собрался их произнести, поэтому запнулся, не дойдя и до середины фразы, лишь выразительно махнув рукой.
Бывший имперский легионер шел только лишь потому, что его организм был приучен спасать себя, даже если голова имеет свой логический ход мыслей о неизбежном конце.
Давно их учили, давно они вышагивали на вытоптанном поле под палящим солнцем где-то там… ну там… за лесом… может быть? Силач несказанно обрадовался таким разорванным на клочки, словно черновик поименной переписи в когорте после боя, воспоминаниям…
Дела, вроде, обстояли лучше. Вернулось какое-то ощущение пути. По крайней мере, тело с опаской и понемногу возвращало разуму ощущения того, что оно вообще куда-то идет, по дороге, в направлении и так далее…
Слух вышел из глубин сознания. Сначала он сосредоточился на внутреннем монотонном голосе, который, как заведенный, твердил о чем-то. Вел диалог или, вернее, монолог, пытаясь достучаться до остальных ощущений.
Первым проснулось от забытья зрение. Глаза перестали быть пустыми. Они начали смотреть по сторонам. Сначала просто так. Но, наконец, воссоединились с сознанием и сообщили ему о том, что впереди кто-то есть. Слух поддакнул стуком копыт и лязганьем металла доспехов.
Восторг захлестнул их всех в мгновение ока, словно порвав разом все те тоненькие нити, что робко пыталось заново связать мышление.
Впереди была она! Золотые волосы ниже плеч, зеленое платье, открытое лицо и широко распахнутые небесно голубые глаза… Как тогда, давно, снизошла к нему эльфийская дева на поле после жестокой битвы, где он лежал, истекая кровью и зажимал рукой вспоротые кишки…
Храмовница в изумлении остановилась, заметив на дороге огромное, грязное, окровавленное чудище в изорванной мокрой одежде. Рука с кожаным ремешком, которым она стягивала волосы, застыла на полпути к голове.
– НЭЙ!
Эльфка резко натянула поводья. Лошадь встала на дыбы.
Чудище, прихрамывая на правую ногу, рванулось к ней, продолжая повторять это имя.
– Как хорошо! - прорычал силач, хватаясь за уздечку и глядя на наездницу распахнутыми в восхищении глазами, - Это ты! Мне снился такой плохой сон!
Храмовница опешила, когда увидела, что чудище, накинувшееся на нее, плачет и трется окровавленной, горячей головой об ее ногу.
Остальные воительницы подъехали к своей подруге и тоже с изумлением наблюдали эту сцену.
– Нэй! НЭЙ! Моя Нэй! - рычал гигант, вцепившись в ткань короткого зеленого платья.
Он плакал как ребенок, как дитя, не отпуская от себя пытающуюся пятиться лошадь с наездницей.
– Что здесь происходит?! - старшая из храмовниц подъехала к силачу и ткнула его рукояткой кнута., - Убирайся!
– Госпожа, он… - начала тихо эльфка.
– Что «он»?! - храмовница пнула силача ногой в плечо.
Тот резко повернулся и ударил кулаком в лоб ее лошади. По лесу разнеслось жалобное ржание.
Валекс охнул и разжал руку, сжимавшую уздечку. Лезвие шпаги с резким свистом вышло из груди.
– Нэй… - прохрипел он, падая на колени в грязь дороги.
Мимо проезжали всадницы, опасливо косившиеся на него, а силач стоял на коленях, зажимая руками отверстие в груди, и повторял имя возлюбленной, как заклинание, слабеющим голосом.
Одна из храмовниц, ехавшая последней, обернулась. Её изумлению не было предела, когда гигант поднялся на ноги, развернулся и попытался пойти за ними, но, едва сделав шаг, упал, в последний раз громко выкрикнув имя.
