Вероника. Кора вокруг Кайласа
Кора вокруг Кайласа продолжалась. Он со всех сторон был окружен скалами, которые как ширмы закрывают священную пирамиду горы. Там, где скалы-лепестки расступаются, открываются грани великой пирамиды – «лица» Кайласа. Южное «лицо» рассечено огромной трещиной, про которую сложено множество легенд – в основном про битвы буддистов с жрецами добуддистской коренной тибетской религии Бон. Вертикальная трещина примерно по середине пересечена горизонтальной. Чем-то это напоминает свастику, поэтому Кайлас иногда так и называют «Горой Свастики».
Тропа же, покрытая мелким серым щебнем, вывела нас в широкую долину Дарпоче, где устраивают ежегодный буддистский праздник – фестиваль, посвященный дню рождения и просветления Будды Шакьямуни. На одном из валунов в этой долине остался след Будды, настоящий, и мы конечно же сфотографировались на фоне следа. Странно, что мне пришло в голову запечатлеть себя – это какая-то мелкая и смешная для таких мест мыслишка, что никто не поверит без документальных доказательств в существование следа Будды. Как будто нам не все равно.
В долине мы расположились на привал со всем нашим барахлом, припасами и термосами. Есть совершенно не хотелось, но я автоматически засунула в рот сухофрукты с орехами. Видимо, даже это было лишнее, потому что я опять задремала.
И тут же увидела себя сверху, словно «зависла» над самой собой. Я видела свое прошлое. И настоящее. И некое неясное разноцветное будущее. И все это вместе, одновременно. Это напоминало компьютерную игру, где каждая следующая картинка меняется в зависимости от того, какой ход ты сделаешь. И сразу же возникает другой сценарий жизни. И, если направляешь свой взгляд на какой-то эпизод из прошлого, он разворачивается, становится полномасштабным, рельефным, и ты оказываешься внутри…
Мне лет двенадцать… после школы мы идем в соседние дома собирать макулатуру.
Звоним в квартиры, нам иногда открывают и дают связки старых газет и журналов. Мы радостно тащим все это на школьный двор. Наша бумажная куча растет. Она уже гораздо выше, чем у параллельного класса. Мне везет. Мне достаются квартиры с большими запасами старой бумаги. Дети замечают это, и все хотят собирать макулатуру со мной в паре. Когда мы заканчиваем, довольные, кто-то предлагает пойти на соседний чердак, посидеть. Почему-то этот чердак не заперт, и мы там иногда собираемся. Он сказочный, впрочем, как и многие чердаки на свете. Там уютно и непривычно, пахнет пылью. Нас туда тянет как магнитом.
Но сегодня всем уже пора по домам, и мы идем туда вдвоем с Анной, крупной усатой девочкой, записной отличницей. Мы открываем дверь на чердак, но там уже сидит большая компания мальчишек из параллельного класса. Удивительно, но я вижу их лица и всех их узнаю. Они как-то странно смотрят на меня, и я понимаю, что затевается что-то недоброе. Анна исчезает, и я остаюсь одна. «Это она?» – спрашивает кто-то. «Да», – отвечают ему. Они обступают меня, и кто-то что-то говорит про макулатуру, про соревнование, которое они из-за меня проиграли.
Мне страшно и сладко, на мне узкие брюки, которые врезаются мне в промежность, и это ощущение, болезненное и сладостное одновременно, на время отвлекает меня от угрозы, исходящей от мальчишек. А кольцо вокруг меня неуклонно сужается. Нити напряжения между нами становятся практически осязаемыми. У меня мелькает мысль: «Неужели они меня будут бить?»
Но нет, здесь что-то другое. Они боятся себя и меня. И я ощущаю свою власть над ними. Возбуждение достигает своего предела, и я делаю шаг вперед, надеясь, что они меня пропустят. Но на самом деле этот шаг – провокация. Я хочу, чтобы они меня схватили. И они меня хватают… Их руки неумело и жадно елозят по моему телу, по моей намечающейся груди. Но они избегают дотрагиваться до промежности. А это то, чего я больше всего хочу. Но впившиеся брюки доделывают то, на что они не решаются. Безумное сладостное ощущение пронизывает меня всю. Я на некоторое время выпадаю из реальности и улетаю далеко-далеко… Видимо, на моем лице что-то отражается, возможно, гримаса, которая их пугает. И они меня отпускают. И убегают с криком: «Только попробуй расскажи кому-нибудь…» Но мои ноги словно приросли к полу. Я не могу бежать, кричать…
Это был мой первый оргазм.
Я впервые почувствовала свою власть над ними и их надо мной. О, как я гордилась тем, что меня так хотят. Я в тот момент торжества была для них единственная девочка в мире. Никаких других. И еще много, много раз я прибегну к тем же средствам, для того чтобы остаться единственной и самой желанной для тех мужчин, которые иначе никогда бы не стали моими, я буду разыгрывать для них спектакль насилия, пробуждая все самое дикое, животное и потому мощное, тем самым привязывая к себе все сильнее и сильнее. Я стану наркотиком для них, но и сама не сумею избежать зависимости.
Стыд, стыд заполняет все мое существо, а потом эта волна откатывается куда-то, и я остаюсь, легкая и чистая, почти парящая.
И здесь я просыпаюсь. По крайней мере, открываю глаза.
Ну почему в этом таинственном и святом месте все мои грезы носят такой постыдно-эротический характер? В Иерусалиме этакого даже и близко не было. И тут я понимаю, что это не фантазия. Оно случилось со мной, произошло в реальности, а я задвинула это куда-то далеко-далеко. Ну почему мне так стыдно? Почему я до сих пор не смогла избавиться от стыда за свои желания? Ведь климакс на носу, а я все как воспитанница монастырского пансиона в дортуаре, когда входит строгая монахиня, откидывает мое одеяло и видит, что я что-то делаю руками у себя между ног….
Тайна Чарана
Лейла ушла. Она выглядела жалкой и потерянной. Обещала позвонить завтра, но Чаран напрасно ждал ее звонка. Безрезультатно промаявшись неделю, он попытался связаться с ней сам. Ее автоответчик проинформировал, что ее нет. Она находится на лечении и свяжется со всеми заинтересованными лицами, когда вернется.
