— Ты понял, дубина? — спросил я сквозь зубы.
— Ага, — ответил он странным голосом. — А и правда… Что тут с вами случилось, малыш?
— Замок улыбнулся, — ответил Перегрин. — Отведите господина вниз, пожалуйста.
Кто-то неуверенно взял меня за плечо. Я вырвался и заорал:
— Все прочь отсюда! Делайте что я приказал!
Перегрин проскользнул мимо меня.
— Как же вы мне надоели, — сказал он устало.
Лицо его наверняка опять было старым и пугающим, но мне теперь было все равно.
— Врежь ему, Хач, — сказал я. — Я бы сам, да боюсь не рассчитать силу. Не хотелось бы убивать его так быстро.
— Ага, — ответил Хач растерянно.
Потом я услышал, как внизу, на лестнице, Перегрина наперебой спрашивают, что случилось, и он отвечает, что к утру все непременно будет хорошо. Голоса стихли, и я остался один.
«Теперь только ждать штурма», — подумал я, хорошо понимая, что штурма может и не быть. Произнеси кто-нибудь в королевском войске «Черный Храм!» — и войско как ветром сдует. Нет ничего позорного в отступлении перед колдовскими силами, это каждый знает. Даугтер, правда, не слитком напоминает Черный Храм, каким я его знаю по рассказам, но чем черт не шутит… Граф говорил про какие-то семь признаков. Может быть, врал… Даугтер выглядит слишком легкой добычей, это может их насторожить…
Перегрин сказал — все будет хорошо, вот что скверно… Нет, не может этого быть. Ты ведь знаешь, чего я хочу, Даугтер. Не может быть, чтобы ты не хотел того же, ведь мы одно целое с тобой. Ты ведь ждал, Даугтер, ты ждал меня. Дремлющий, невидимый сгусток силы, ты был терпелив. Века шли, мастера проходили мимо, и одному из них ты наконец позволил себя увидеть, потому что я наконец появился здесь, рядом с тобой. Я был нужен тебе так же, как ты нужен мне сейчас, Даугтер. Без меня ты — странное гиблое место, не более того. А я без тебя… Ты сам знаешь, ты все должен знать обо мне. Давай же договоримся, не может быть, чтобы мы не смогли договориться, Даугтер. Пусть я навсегда останусь слепым. Пусть даже не стану королем. Ты сильнее Черного Храма, сильнее и коварнее, Даугтер. Ты можешь уничтожить меня вместе с ними, я знаю это, и я готов, если нельзя иначе. Только позволь им завтра начать штурм и сделай что должно!
Ветер косо швырял крупные, тяжелые капли. «Даугтер. Даугтер», — безмолвно повторял я в нараставшем шелесте дождя.
— Это… Господин, — услышал я вдруг голос Фиделина, — так и будете тут?
— Убирайся, — ответил я. — Мне надо побыть одному.
— Можно побыть и где посуше. Малыш просил вас отсюда увести.
— Убирайся, сказал!
— Щас, — проворчал Фиделин, и что-то плотное и тяжелое накрыло меня с головой. На ощупь это оказался кожаный плащ, подозрительно похожий на один из тех, что я строго приказал закопать вместе с убитыми посланниками.
— Ты что же это на меня напяливаешь, скотина ты горбатая? — вскинулся я.
— Плащ, — ответил Фиделин с вызовом. — Хороший, дорогой и, между прочим, совсем новый. Если б я его тогда не припрятал, мокнуть бы вам сейчас как последнему бродяге. Не с нашим теперешним достатком такими вещами швыряться. Вот будете императором, тогда и швыряйтесь, хоть горностаевыми мантиями, а пока…
Я наугад ткнул кулаком. У Фиделина лязгнули зубы, и он замолчал. Однако плащ посланника я сбрасывать не стал. В нем действительно было хорошо.
— Малыш просил передать, чтоб вы не убивались тут, — гораздо почтительнее сказал Фиделин.
— Ты еще здесь?
— Нету меня. Если что, зовите, я на лестнице буду.
Время шло, и мне казалось, что давно уже должен наступить рассвет. Дождь прекратился, кругом царило безмолвие и безветрие.
— Даугтер… — прошептал я, и в ответ будто длинный вздох донесся из недр башни. И тут же вдалеке раздался одинокий вопль, такой жуткий, что у меня мороз прошел по спине. Через мгновение кричало уже несколько голосов, и к ним присоединялись все новые и новые.
— Фиделин! — позвал я и не услышал себя: похоже было, что вокруг Даугтера пронзительно и страшно кричит вся равнина. А Фиделин стоял рядом и горланил мне в самое ухо:
— Это что же это такое? Провалиться мне! Чего это, господин? Светится ведь все! Провалиться мне, светится! И впрямь волшебный замок-то!
— Что внизу? — крикнул я.
— Да удирают они кто во что горазд! Кто в чем есть, удирают! Наша взяла, господин, провалиться нам всем!
Он что-то еще кричал, тормошил меня, а я сидел, не имея сил оттолкнуть его. И вдруг сквозь туман перед глазами я различил какой-то темный прямоугольник на светлом фоне. Вглядевшись, я понял, что это не что иное, как возвышающийся надо мною зубец башни и ясное утреннее небо. В глазах прояснялось так же быстро, как затихали, отдаляясь, крики на равнине. Я отпихнул наконец Фиделина и поднялся.
Все вокруг казалось плоским и словно бы мозаичным — соседние башни, стены, зеленая земля внизу, малиново-алое пятно восходящего солнца у горизонта. Постепенно пространство обрело глубину, и я увидел, что в неприятельском лагере пусто. Стояли палатки, виднелись среди травы темные круги кострищ, валялись знамена и опрокинутые телеги, но ни единого человека в обозримом пространстве не было.
— Будь ты проклят, — медленно сказал я.
Во дворе буйно ликовали мои солдаты. Радость была такой, будто бегство королевской армии оказалось единственно их заслугой. Под моим взглядом все притихли и расступились. И тут, к удивлению своему, я заметил двоих телохранителей графа Дарги, о которых начисто забыл. Они стояли на том самом месте, где их вчера оставил граф, все так же вытянувшись и неподвижно глядя перед собой, уперев длинные древки знамен в землю. Отяжелевшие от ночного дождя полотнища вяло шевелились у них над головами. Вокруг, словно хищник в клетке, нетерпеливо расхаживал Хач. Вражья рать от него ускользнула, и он надеялся, что ему дадут разделаться хотя бы с этими, оставшимися.
— Теперь-то уж прикажите, господин, — требовательно сказал он. — Не думайте, все по-благородному будет. Оружие дам им, чтоб защищались. Только не велите ребятам вмешиваться, я сам!
Отстранив его, я громко сказал телохранителям:
— Вольно!
Они не двигались. Я подошел ближе и пощелкал пальцами у каждого перед носом. Один из них моргнул — и только. Тогда я вырвал у него графский штандарт, переломил о колено и швырнул обломки в разные стороны. Он мужественно смотрел сквозь меня.
— Они не разговаривают. И не шевелятся, — сказал Флум.
— По-моему, они придурки какие-то, — добавил Барг Длинный.
— Зашевелятся. Прикажите, господин! — напирал одержимый жаждой мести Хач.
Телохранители были невозмутимы, ясно давая понять, что любая неприятельская выходка разобьется об их несокрушимую стойкость и железную выдержку. Казалось, начни я сейчас рубить их в капусту — они так же молча, без лишних движений повалятся, гибелью своей посрамив негодяя, посмевшего поднять руку на парламентеров.
