Тилли сделала покупки, встретилась с Анной и Джоном, а после сытного обеда засобиралась домой. Она знала, что расстраивает Анну, ведь они еще собирались посетить галерею, но ей не терпелось поскорее убраться из города, который напоминал о суде. Там мужчины осматривали ее с ног до головы раздевающими взглядами.
Недели через две Пибоди возвестил:
— Мистер Симон Бентвуд, мэм.
Тилли поднялась ему навстречу.
Она не сказала: «Привет, Симон» — он наверняка бы ответил: «Привет, Тилли» — а лишь наклонила голову, дав знак Пибоди, что его присутствие больше не требуется.
Когда дверь за дворецким закрылась, Тилли взглянула на стоящего посреди комнаты Симона и предложила:
— Садись, Симон. Я велела разжечь камин, — она махнула рукой в сторону пылающего огня, — в такую сырую погоду хочется согреться.
— Да, верно. — Симон говорил сухо, скорее безразлично, хотя на самом деле, он слегка обалдел, впервые переступая порог особняка. Ренту получал кто-нибудь из слуг, так что со времени еще его отца никто с фермы в этом доме не бывал.
Ковры и мебель впечатляли. Симон напомнил себе, что эта обстановка окружала Тилли долгие годы, поэтому ничего удивительного, как это сказалось на ней, образовав некий налет, заставивший Люси назвать ее «мэм». Да, он был просто уверен, что живя в такой обстановке, непременно изменишься.
Симон сел и взглянул на стоящую у камина Тилли.
— Я могу предложить тебе выпить? — спросила она. — Чего-нибудь горячего или виски, а, может, рому?
Тилли заметила, как у него заходили желваки.
— С удовольствием выпью чашку чаю, спасибо, — хрипло отозвался он.
Полуобернувшись, Тилли дернула за толстый шнурок, висящий на стене.
Через мгновение дверь открылась, и появился Пибоди.
— Поднос с чаем, пожалуйста.
— Слушаюсь, мэм.
Она делает это каждый день, подумал Симон. Поверить невозможно, если вспомнить девчушку, таскающую охапки хвороста вдвое больше себя и копавшую грядки. Что бы с ней стало, если бы он на ней женился? Уж точно не то, что теперь. Она была бы женщиной, матерью его детей, вполне уважаемой всеми, тогда как сейчас, не взирая на все это великолепие, ее имя полощут на каждом углу. Симон животным чутьем ощущал ненависть жителей деревни к ней. Если бы она знала, к чему все приведет, что бы она выбрала — его или это?
Пибоди принес поднос с чаем. Тилли разлила его и протянула Симону чашку. Он выпил. Она налила еще. Симон все еще никак не мог перейти к цели своего визита. Пришлось начать ей:
— Ты пришел насчет фермы, Симон?
— Ага, вот именно. Я пришел насчет фермы.
— Ну, я все обдумала, посоветовалась с Джоном, ведь он помогает мне управлять поместьем, и решила, что могу продать тебе дом и пятьдесят акров.
— Пятьдесят акров! — Его плечи опустились. — Но ведь там семьдесят пять!
— Да, я знаю. Остальную землю ты можешь взять в аренду. Понимаешь, я хочу выровнять границы усадьбы, а то этот участок выдается.
— Я бы хотел купить все целиком.
— Да, я понимаю, Симон, но не могу ничего иного предложить. Решай сам, берешь ли ты ферму или нет.
— Да, конечно, беру. Я ведь за тем и пришел. Если ты вспомнишь старые времена, Тилли, то поймешь, что я всегда хотел ее купить.
Она никак не отреагировала на упоминание о старых временах, но продолжила:
— Что касается цены… Разумеется, скот принадлежит тебе. Дворовые постройки в хорошем состоянии и мистер Сопвит… старший, — Тилли слегка запнулась, — построил, как я припоминаю, два новых коровника и небольшой сарай. — Она немедленно выбросила из головы воспоминания о том, другом сарае, и добавила: — И дом. Джон сказал, что два года назад он переделывался. И был вырыт новый колодец. Поэтому он считает, что четыреста фунтов будут приемлемой ценой.
Джон настаивал на семистах, но она сама остановилась на меньшей сумме. А Симон, уезжая утром с фермы, сказал Люси:
— Они запросят восемьсот и ни пенни меньше, вот увидишь. — Правда, он рассчитывал получить всю землю.
Тилли смотрела, как он трет ладонью подбородок, вроде бы размышляя. Мужчины всегда так. Хотя Симон должен понимать, что предложение выгодно для него. Но в таких делах обязательно нужно поторговаться.
— Ну что же, пожалуй, я соглашусь.
— Я рада. Приятно иметь свой собственный дом.
— Да уж. И это ты прекрасно знаешь сама, Тилли.
Симон не спеша оглядел комнату, а Тилли неловко произнесла:
— Все это принадлежит мне временно и перейдет сыну, когда ему исполнится двадцать один год.
Он удивленно воззрился на нее, и она почувствовала, что краснеет. Сын не имел никакого права на имущество, он ведь был незаконнорожденным. Но Тилли спокойно и четко добавила:
— Все юридически оформлено.
— Да? Что же, прекрасно. — Симон тяжело поднялся и, снова оглядывая комнату, заметил: — Прекрасная комната. Один потолок чего стоит. — Он смотрел вверх на медальоны, соединенные гирляндами, и в этот момент послышались радостные крики, а затем топот детских ног по лестнице.
Тилли с улыбкой сообщила:
— Дети хулиганят. Никак нельзя оставить их надолго.
— Ты теперь сама за ними приглядываешь? — Это «теперь» означало, что он знает все о Конни Брэдшоу, и она ответила:
— Пока да, но на следующей неделе приходит новая няня.
Симон взглянул на дверь, потому что крики теперь слышались из холла, и сказал:
— Похоже, они веселятся во всю.
Только он успел договорить, как дверь распахнулась, и в комнату вбежал Вилли — голова склонена к плечу, одна рука вытянута вперед. Он всегда так бегал.
— Мама! — закричал мальчик. — Мама! Жозефина собирается меня выпороть! — Он метнулся к матери и обхватил ее за ноги. Потом спрятался за ее юбки.
В это время в комнату подобно маленькому темному чертенку ворвалась Жозефина; и какое-то время дети ловили друг друга среди женских юбок. Наконец Тилли воскликнула:
— Хватит! Перестаньте, дети! Вы меня слышите? У нас гость. Вилли, прекрати! — Она шлепнула сына по руке, и он замер, затем поймала за руку Жозефину, слегка ее встряхнула и повторила: — Хватит! Все, я сказала!
Смех замер. Малыши стояли рядом с ней и разглядывали гостя.
— Вилли, скажи мистеру Бентвуду: «Как поживаете?»
Мальчик немного помедлил, прищурил единственный здоровый глаз, протянул руку и медленно и вежливо произнес:
— Как поживаете, сэр?
После небольшой паузы Симон пожал руку ребенку и хрипло ответил:
— Очень хорошо, малыш.
