— Давай, — просипел пересмешник страдальческим шепотом — слишком человеческим для такого чудовищного существа.
— Ну ладно, я предупредила.
Стиви Рей постаралась делать все как можно быстрее и осторожнее.
Дыра в груди птицечеловека выглядела кошмарно. Стиви Рей несколько раз промыла ее водой и, как смогла, очистила от набившейся внутрь грязи и обломков веток. Перья сбивали ее с толку. Они скрывали кожу и грудь раненого, и это было так странно! Под перьями у него оказался черный пух, мягкий и нежный, как сахарная вата, купленная на ярмарке.
Стиви Рей заглянула ему в лицо. Пересмешник лежал, откинув голову на полотенце. Глаза его были крепко закрыты, и он частыми короткими вдохами втягивал в себя воздух.
— Прости, я знаю, как это больно, — пробормотала Стиви Рей, но пересмешник в ответ лишь фыркнул, отчего вдруг еще больше показался ей похожим на обычного парня.
Нет, серьезно — всем известно, что у парней фырканье является главным (спасибо, что не единственным) средством общения.
— Так, кажется, теперь можно заняться мхом, — объявила Стиви Рей вслух.
Честно говоря, она говорила все это, чтобы успокоить не столько пересмешника, сколько себя саму. Оторвав кусок мха, Стиви Рей аккуратно наложила его на рану.
— Теперь, когда кровотечение прекратилось, все выглядит совсем не так страшно, — продолжала бормотать она, хотя пересмешник ни разу не сделал попытки поддержать разговор. — Ну вот, а теперь мы тебя немного подвинем!
Стиви Рей перевернула раненого на живот, чтобы добраться до выходного отверстия пули. Пересмешник беспомощно ткнулся лицом в полотенце и сдавленно застонал. Тогда Стиви Рей залопотала еще быстрее, стараясь заглушить его мучительный хрип:
— Это отверстие побольше, зато не такое грязное, так что и промывать придется меньше!
На этот раз ей потребовался гораздо больший кусок мха, но она быстро справилась с делом.
Затем настала очередь крыльев. Левое крыло пересмешника было крепко прижато к спине и выглядело практически неповрежденным. Зато правое — «Ой, божечки!» — это было настоящее кровавое месиво.
— Так, придется признать, что это уже за пределами моей компетенции. Огнестрельная рана тоже была не лепешка с медом, но там я, по крайней мере, представляла, что делать… Более или менее, разумеется. Но твое крыло — это просто что-то с чем-то. Ума не приложу, как тут поступить…
— Привяжи его ко мне. Крепко, — хмуро процедил пересмешник. Он по-прежнему не открывал глаз и не смотрел на нее.
— Уверен? Может, лучше оставить, как есть?
— Если перевязать, будет меньше болеть, — с ненавистью выплюнул раненый.
— Правда? Тогда ладно, — Стиви Рей быстро разорвала на полосы еще одно полотенце. — Ну вот. Я попробую привязать его тебе к спине, чтобы оно было в том же положении, что и здоровое. Нет возражений?
Птицечеловек мотнул головой.
Затаив дыхание, Стиви Рей взялась за крыло. Пересмешник дернулся и со свистом втянул в себя воздух.
Стиви Рей испуганно отдернула руки и отшатнулась.
— О, черт! Прости, пожалуйста.
Раненый приоткрыл глаза и посмотрел на нее. Потом раздельно, с трудом произнес:
— Просто. Сделай. Это.
Стиснув зубы, Стиви Рей наклонилась и, стараясь не обращать внимания на сдавленные стоны пересмешника, придала его переломанному крылу положение, отдаленно напоминающее нормальное. Переведя дух, она сказала:
— А теперь держись, потому что я начинаю перевязку.
Она почувствовала, как пересмешник напрягся, а потом тяжело приподнялся и оперся на левую руку, заняв полусидячее-полулежачее положение. Теперь торс его был немного приподнят над полом, так что Стиви Рей без труда смогла крепко обмотать крыло самодельными бинтами и зафиксировать.
— Все!
Птицечеловек тяжело рухнул на пол. Его сотрясала дрожь.
— Теперь перевяжу твою ногу. Она тоже сломана.
Пересмешник кивнул.
Разорвав еще одно полотенце, Стиви Рей хорошенько намотала его на удивление человеческую ногу.
Когда-то давно, в другой жизни, когда Стиви Рей еще училась в средней школе городка Генриетта, родине бойцовых курочек, она видела, как тренер их волейбольной команды вот так же крепко-накрепко перевязал травмированную голень одной девочки. Разве могла она тогда знать, как ей пригодится в будущем это воспоминание?
С чего это вдруг Стиви Рей вспомнила про бойцовских курочек? Честно сказать, символ родного города всегда казался ей верхом идиотизма, но теперь ей пришлось прикусить губу, чтобы сдержать истерическое хихиканье.
Несколько глубоких вдохов помогли справиться с нервами, и Стиви Рей даже смогла спросить:
— Где-нибудь еще болит?
Пересмешник коротко дернул головой.
— Ладно, тогда я больше не буду тебя мучить. Надеюсь, самые тяжелые раны мы с тобой обработали.
Пересмешник снова кивнул, и тогда Стиви Рей уселась на пол рядом с ним и вытерла трясущиеся руки о чистое полотенце.
Некоторое время она сидела так, молча поглядывая на раненого и думая о том, что же ей теперь делать.
— Знаешь, что? — вслух сказала она. — Надеюсь, до конца моей поганой жизни мне больше никогда-никогда не придется перевязывать сломанные крылья!
Пересмешник открыл глаза, но не произнес ни слова.
— Нет, это просто ужасно. Наверное, сломать крыло в тысячу раз больнее, чем руку или даже ногу, правда?
Откровенно говоря, Стиви Рей вовсе не ожидала ответа и лепетала весь это вздор только потому, что была напугана и страшно нервничала. Вот почему она вздрогнула от неожиданности, когда услышала:
— Правда.
— Ну да, так я и думала, — Стиви Рей кивнула, словно они вели совершенно обычный разговор. Голос у пересмешника был по-прежнему слаб, однако говорить ему явно стало легче, и она подозревала, что не последнюю роль в этом улучшении сыграло перевязанное крыло.
— Еще воды, — сказал он.
— Да, конечно. — Радуясь, что руки ее больше не дрожат, Стиви Рей вскочила и взяла ковшик.
На этот раз птицечеловек сам смог поднять голову, а ей оставалось только осторожно лить ему воду в рот… то есть в клюв.
Напоив пересмешника, Стиви Рей решила собрать окровавленные обрывки полотенец, чтобы вынести их из сарая и выкинуть куда-нибудь. Конечно, красные недолетки не обладают таким острым обонянием, как она, но все-таки они чуют намного лучше обычных. Не хотелось бы, чтобы обостренное чутье привело их сюда.
