— Не нужно было отдавать такую ценную вещь, — сказал ей Киллиан. — Хватило бы нескольких свечей и моих золотых запонок.
— Кроме бабушкиного ожерелья, у меня не было ничего по-настоящему ценного. — Фелисити вытерла рукавом слезу со щеки. — Я так обрадовалась, что вы живы. Если бы у меня было еще что-то, я бы и то им отдала.
— Фелисити, вы ангел! Я верну ваше ожерелье. Даю слово. — Грант сжал ее пальцы. — Только я… устал. Очень устал. — Глаза его закрылись, и он заснул, держа ее за руку.
Спустя два дня
После горячей ванны Поплин помог Гранту одеться и спуститься в гостиную.
— Если вам что-нибудь понадобится или если вы захотите вернуться в спальню, звоните.
— Я могу сам ходить, Поплин.
— Да, милорд, — ответил слуга, ставя рядом с ним серебряный колокольчик. — Вот колокольчик.
— Поплин? — Грант поманил его к себе.
— Да, милорд. — Старик повернулся. — Принести вам чаю?
— Нет. — Грант заговорил вполголоса. — Посылка. Ее доставили?
— Да, милорд. Ящики снесли в подвал.
Грант улыбнулся, впервые за несколько дней.
— Спасибо, Поплин. Когда увидите Локлена, попросите, пожалуйста, его зайти в гостиную.
Поплин кивнул и ушел, встретившись в дверях с Присциллой, которая как раз входила с пачкой писем. Она села рядом с Грантом, но ничего не сказала.
— Что это? — Он указал на письма.
— Счета к оплате. — Девушка помахала бумагами у него перед лицом. — Я подумала, раз ты не можешь ими заняться, я сама это сделаю.
— Вообще-то я и сам могу. Я просто не обращал на них внимания последние несколько недель, вот и все. Присцилла, у нас нет денег, — помолчав, добавил он.
— Да? Тогда, если мы не можем позволить себе купить газету, где ты взял три тысячи фунтов? — Она бросила письма на стол, развернула одно из них и вручила ему. — Ты купил дюжину серебряных кубков и четыре ящика вина… В то время, как к нам приходят сборщики долгов и чуть не убивают тебя, между прочим!
Грант поежился.
— Я купил за день до этого… В кредит.
— Это при том, что мы уже в долгах как в шелках!
В двери появился Локлен.
— Тебе что-то нужно, Грант? Поплин сказал, ты хотел меня видеть.
Присцилла сложила на груди руки.
— Может быть, кубки и вино в подвале имеют отношение к плану, о котором ты упоминал за столом несколько дней тому?
Лицо Локлена просветлело.
— Вино? У нас есть вино?
— Есть, — вставила Присцилла. — Открыв этот договор и узнав, что нам что-то привезли, я обыскала дом. Сходи сам посмотри, Локлен. Кубки действительно прекрасны. Жаль, что их придется вернуть.
— Боюсь, что моя слабость сильнее меня.
В комнату с чашкой чая вошла Фелисити. Поставив ее на стол рядом с серебряным колокольчиком, она сказала:
— Слабость? Я думала, вам сегодня стало лучше.
— Он говорит о другой слабости, — сказал ей Локлен. — Грант говорит о своем грехе… Об обжорстве… Или, вернее, о потребности в излишествах. — Фелисити непонимающе пожала плечами. — Нас называют «Семь Смертных Грехов» не только потому, что нас семеро.
Фелисити посмотрела на Гранта, надеясь услышать объяснение от него.
— Когда мы были детьми, после смерти мамы наш отец стал искать утешения в виски. Нашим воспитанием он не занимался, и вскоре жестокие люди начали называть нас «Семь Смертных Грехов». Нас всех это прозвище очень обижало. Но потом в один прекрасный день нашему брату Стерлингу пришло в голову, как использовать это прозвище для игры. Каждый из нас должен был выбрать один из грехов и, бывая на людях, вести себя в соответствии с ним. Учитывая заложенные в нас самой природой наклонности, выбирать грехи было нетрудно. — Присцилла кивнула на Гранта. — К примеру, наша мама перед смертью отдала Гранту перстень с печаткой. Он принадлежал еще ее отцу, нашему деду, и был очень дорог ей. После смерти перстень этот стал для Гранта символом ее любви. Вскоре он начал собирать красивые, изысканные вещи: идеальной формы белый камешек, голубое перо, золотую пуговицу — все, что ему казалось ценным.
— Но он же был ребенком!
— Мы все были детьми, — вставил Локлен. — Но через несколько лет нам уже не нужно было притворяться. Каждый стал настоящим воплощением своего греха.
— Когда Грант вырос, то начал покупать драгоценности и хорошие вина. Он обзавелся лучшей одеждой и приобрел самую быструю лошадь. Но ему все было мало. — Присцилла с грустью посмотрела на брата. — Сегодня я узнала, что, несмотря на наши огромные долги, Грант купил дюжину серебряных кубков и четыре ящика вина.
Грант выпрямил, как мог, спину.
— Моя слабость, мой грех — обжорство… Страсть к излишеству… И, боюсь, что именно это стало причиной того положения, в котором мы оказались.
— Мой грех — гордыня, — призналась Присцилла.
— Мой — похоть, — сказал Локлен как раз, когда в комнату вошел Киллиан.
— Грехом Стерлинга была алчность. Зависть снедала Айви, а Сьюзен отличалась ленью. — Киллиан посмотрел на свои разбитые в кровь кулаки. — Мой грех — гнев.
— О нет! — Присцилла бросилась к брату и осмотрела его руки. — Ты все-таки сделал это.
— Один ушел. — Он усмехнулся Гранту. — Остальные двое не скоро снова начнут собирать долги. Поблагодарить меня сможешь позже, братец.
— Кажется, я поняла. Ваш отец требует, чтобы вы искупили свои грехи. — Фелисити обвела их взглядом и дождалась, пока все кивнули. — Но как брак может вернуть вам наследство?
— Женившись или выйдя замуж за достойных людей, мы и сами станем достойными людьми, — ответил Грант. — Фамилию Синклер снова начнут уважать. Наш брат и две сестры, обзаведясь собственными семьями, уже вернули свои доли наследства.
Фелисити покачала головой.
— Если это правда, то почему теперь, когда мы женились, вам не вернулась ваша доля?
— Дорогая Фелисити, наш брак нельзя назвать достойным, потому что я был помолвлен с другой. Теперь его нужно аннулировать, чтобы я мог жениться, как полагается. — Грант повернулся к Локлену. — Покупая кубки, я думал только о том, чтобы владеть ими, но теперь вижу, что они могут стать ответом на наши молитвы.
— Как это? — Присцилла села на диван.
— Мы продадим их. Парами. Как набор из двух. Так, чтобы выручить как можно больше денег. Этими деньгами мы сможем оплатить наши самые неотложные долги… А я смогу обратиться к адвокату и узнать, как расторгнуть брак.
Братья принялись обсуждать этот план, и только Присцилла увидела, как Фелисити молча вышла из гостиной, и успела заметить, каким печальным стало обычно веселое ее лицо.
