― Но я…
— Где шкуры?
— Какие…
— Волчьи! Где скатерть?
— Это моя, я уложила…
— Так разложи. Я ненавижу пить чай на голом столе. И где, ради Бога, абажур?!
— Он в кладовке…
— Давай его сюда. Шейн, перестань сопеть. И знаешь что: не раздевайся пока. Чуть погодя поможешь мне кое-что внести в дом. Майра! Я долго буду ждать?!
Она ничего не сказала, только опрометью метнулась в кухню и загремела чайником. Через пару минут вышла, все еще бледная и гораздо более растерянная, вынесла бокал с виски. Полный. Джон схватил его и поднес ко рту. Краем глаза он видел, как глаза Майры расширяются от изумления.
Через двадцать секунд бокал был пуст. Джон зажмурился и немножко подышал ртом, потом открыл глаза и умиротворенно огляделся по сторонам.
— Так гораздо лучше. Теперь это уже не разгром, а так, легкий беспорядок.
— Джон, я действительно не понимаю, что это значит…
— Это значит, что вы никуда не уходите. Ни сегодня, ни завтра — никогда! Это значит, что ты совершенно напрасно перепугала ребенка — не сопите, как слон, молодой человек! — и перевернула дом вверх дном. Это значит, что хы… Короче, приберись здесь. Шейн, за мной. И отпусти Байкера.
— Но нам велели держать его на цепи…
— Кто и когда велел — расскажешь чуть позже. Сейчас отпусти пса и скажи ему, что меня не надо есть.
Майра кинулась к дрожащему от напряжения Байкеру, всхлипывая, начала распутывать узел на веревке, шепча псу что-то в лохматое ухо. Шейн кубарем скатился по лестнице, нахлобучил шапку и встал у двери. Джон важно кивнул.
― И разведи огонь. Хочется если не уюта, то хотя бы тепла.
Майра смотрела на него снизу вверх, в изумрудных глазах плескались слезы, девушка кусала губы, пытаясь не разрыдаться. Джон величаво простер руку и изрек:
— Мы с Шейном перенесем кое-какие веши, а ты подумай о спальных местах. Я буду спать внизу.
― Ты…
― Да. Я ночую здесь. По той простой причине, что я абсолютно пьян и не имею права садиться за руль. К тому же и руль заглох… то есть мотор. Между прочим, прекрасный виски. Шейн! Ты готов?
— Да, Малютка-Джон.
— Тогда вперед.
Маленький Шейн отличался прекрасной выдержкой. Глаза его, как и предполагал Джон, разгорались все ярче и ярче, но он не остановился ни на минуту и не попытался приоткрыть хоть один из ярких пакетов. Только при виде обнаружившихся напоследок велосипеда и лодки мальчик протяжно вздохнул и сел перед ними на корточки. Осторожно погладил блестящую влажную раму, тренькнул ослепительным звонком, провел пальцем по алому зигзагу на борту лодки…
Потом он поднялся и одарил Джона взглядом, в котором не было ни капли раболепия — только чистое обожание.
— Я ей говоил. Она все плакала, Ма, а я говоил: Джон холосый. Он не может нас выгнать, он обещался исче со мной в лес сходить, смотлеть на замлезлую лягуху. А это все взаплавду мне?
— Почти все. Немножко — Майре. То есть… Ма. И Байкеру.
— Ух ты! А тебе?
Джон потрепал малыша по голове.
— Не волнуйся. Для меня подарком будет, если тебе все понравится и подойдет. Видишь ли, иногда подарки приятнее дарить, чем получать.
* * *
Оказалось, что за время их хождения туда-сюда Майра успела привести гостиную в божеский вид и даже накрыла чай на маленьком столике. В очаге горел огонь, и тепло постепенно расползалось по комнате мягкими волнами. Сумки и чемоданы умница Майра запихнула в кладовку, уродливый чехол с дивана исчез.
Только Байкер все еще не мог понять, что происходит. Он сидел, тревожно вертя башкой по сторонам, и в карих отчаянных глазах пса стыл мучительный вопрос — так враг этот хороший человек или нет? Убивать его все-таки — или уже можно облизать?
Джон и Майра вместе постелили волчьи шкуры вокруг горы пакетов, потом Джон хлопнул себя по лбу и помчался к машине за сладостями, а когда вернулся и снял наконец мокрые ботинки, то увидел изумительную картину.
Раздетый и умытый Шейн сидел в позе буддийского монаха перед разноцветной горой и просто смотрел. В синих глазенках разливалось блаженное счастье. В эту минуту Шейну даже не требовалось все это распаковывать — ему было достаточно знать, что все это принадлежит ему. Ну, почти все.
Майра с ревнивой нежностью смотрела на малыша, но при виде Джона вспыхнула и уставилась прямо на него.
— Джон… Я совершенно запуталась. Я ничего не понимаю, мне хочется плакать и смеяться одновременно, и вообще, скорее всего, у меня истерика, но… Ради Бога, что все это значит?
Чувствуя себя безмерно уставшим и столь же безмерно счастливым, Джон с блаженным вздохом повалился на диван рядом с Майрой, посмотрел на Байкера и молча похлопал ладонью рядом с собой. Пес быстро взглянул на хозяйку, увидел ее счастливую улыбку — и тут же кинулся на грудь Джону.
— Боже ты мой… Подожди, пес!.. Майра, он умеет смеяться! Разрази меня гром, он улыбается… Ну, ну, прекрасный пес, умнейший пес, хороший пес! Язык, что терка. Там и тебе есть подарочек… Ты мой красавец!
Байкер немного успокоился, оторвался от Джона и с совершенно счастливым видом повалился на свое обычное место у очага. Джон повернулся к Майре.
— Вот что, девочка. Не знаю, что здесь произошло, но мы во всем разберемся. Только завтра, ладно? Сегодня я засыпаю на ходу. Тебе же скажу следующее: я приехал, чтобы отремонтировать Мейденхед и поселиться в нем. Рабочих ты, вероятно уже видела.
— Не только их…
— Все завтра, Майра. Обещаю — мы все решим. Одно говорю сразу: до тех пор, пока вам здесь хорошо, до тех пор, пока вам нужен этот дом — он ваш. Более того, даже если вы уедете — мало ли, как сложится жизнь, — он все равно навсегда останется вашим. Он будет вас ждать. Так решил мой дядя Уоррен, и я не имею ни малейшего желания что-то менять в его решении. После того, как отремонтируют большой дом, я хочу, чтобы вы на время переселились туда: возможно, кое-что придется сделать и здесь. Ты лучше знаешь свое хозяйство, расскажешь сама.
— Джон…
— Пожалуйста, не говори ничего такого, от чего нам обоим будет неловко. Этот дом — твой и Шейна. Точка. Подпись. Число.
Девушка вдруг резко подалась вперед, обхватила Джона за шею и крепко поцеловала в губы. Байкер вскинул голову и смешно наклонил ее набок. Шейн не обратил на них никакого внимания.
Джон очень осторожно подержал Майру за плечи, наслаждаясь ее ароматом, ее теплом, ее хрупкостью — и земляничным вкусом ее губ. Он чудом удержался от того, чтобы ответить на ее безгрешный поцелуй со всей страстью, которая закипала где-то в глубинах его естества, но от этого губы Майры не стали менее сладкими и нежными.
