– Ладно, раз не удалось оградить ваш слух от нашей беды… от проклятия нашего селения, то кое-что я тебе расскажу. Но перед этим предупреждаю, я скажу не все и не все из того, что я скажу, – правда. Потому как сам ее не знаю. Да и отец, от которого я это услышал, тоже, конечно, не все знал. Сам знаешь, когда что-то передается от деда к отцу, от отца к сыну, сами собой появляются вещи, которых на самом деле нет и не было. – Курбан, решившийся наконец открыть душу, стал заметно успокаиваться. – И еще, с того момента, как ты услышишь то, о чем просишь, ответственность за сохранение тайны, за жизнь людей – твоих друзей, моей семьи… всего селения и еще многих других ляжет на тебя. Ты готов взять на себя этот груз?
Кто знает, возможно, если бы Пономарев был трезв, он призадумался бы, стоит ли ему вообще втягиваться в проблемы далекого аула, но выпитое, хотя и не лишило его пока способности думать, бесшабашности прибавило. Решив, что слова в данном случае излишни, Геннадий просто кивнул головой и ударил себя кулаком в грудь. Дескать, он – скала, будет тверд и молчалив что твой гранит.
Курбан кивнул. Было видно, что он никак не может решиться и начать свое повествование.
– Знаешь, – заговорил он после долгого молчания и бросил взгляд в окно, – у каждого народа есть свои предания, свои предрассудки. Свои… страшилки, пугавшие предков еще в те времена, когда не было ни электричества, ни книг. Заканчивался очередной изнурительный рабочий день, и приходил вечер. В горах темнеет быстро, стоит только зайти солнцу – и все, уже ночь. А человек устроен так, что ему нужно не только есть, не только работать… он еще и общаться хочет. Ведь, не будь общения, не будь задушевных разговоров с друзьями, кем ты тогда станешь? Аллах далеко, жить по установленным правилам не всегда выгодно… и только глаза друзей, глаза родственников, перед которыми ты не можешь оступиться, перед которыми ты не можешь поступить так, чтобы потом со стыдом отводить глаза, заставляют тебя каждый день, каждую минуту выверять свои поступки по совести. И если твоя душа чиста, если ты можешь смело держаться как равный среди таких же, как ты, мужчин, вот тогда и начинаются те самые беседы, когда люди передают друг другу самое сокровенное.
Не знаю точно, когда это было, но, как говорят старшие, война с Белым царем тогда только начиналась. Белым царем в горах всегда вашего императора звали… Не знаю, почему Белым, но так уж сложилось. Третий имам, известный всем как Шамиль, еще только начинал собирать людей, и не все сразу поняли, какая большая и долгая битва предстоит и сколько людей погибнет…
Ну и вот, жил тогда один чабан. Звали его Муртуз. Был он человек небогатый, работал на других, но все Муртуза уважали и доверяли ему своих овец. Служил он добросовестно, волки у него оставались голодными, а барашки жирными и ухоженными. Просто удивительно было – вокруг все аулы страдали от серых хищников, а в нашем тишь и благодать. А секрет был в том, что помогали Муртузу его овчарки. Ходили даже разговоры, что собаки так его слушаются, потому что он знает язык собачий. Выдумка, конечно, но что-то за этим было. Понимал, наверное, он душу собачью, вот что. Или волки чуяли, где человек добросовестно сторожит, а где так, для вида болтается. У людей ведь тоже так: вор не сразу в дом или магазин полезет, он разведку проведет, посмотрит, можно дело свое сделать или нет. И если там слишком опасно, ни за что не сунется.
Курбан вновь посмотрел в окно. Затем перевел глаза на гостя: может, неинтересно тому, может, заснул? Но зря надеялся, Панама был не из тех, кому безразличны чужые тайны.
– Ты говори, говори, я слушаю! – заверил он. – Что там с Муртузом стряслось?
– Случилось это в тот день, когда погиб один из наших сельчан, – продолжил свой рассказ горец. – В том, что человек умирает, ничего необычного нет, но в тот раз смерть была… странная. Грозы в наших горах дело привычное, бывает, что и людям удары достаются. Вон, к примеру, в прошлом году старушка одна из соседнего аула сено на зиму заготавливала и не заметила, как туча подошла. Пошел дождь, спрятаться не успела, промокла вся. Видит, дождь не кончается, взвалила на себя что собрала и пошла. Ее молнией и шарахнуло. Да, наверное, сжалился Всевышний, живой ее оставил. И, представь, зрение у нее после этого улучшилось. Загидат ее видела, говорит, что у той седина исчезла. Но не всем так везет. В тот день, про который я говорю, и дождя-то не было, а очевидцы утверждают, что ударила молния сверху и убила сельчанина. Думаю, догадываешься, где это произошло?
– У озера? – выпалил Геннадий.
– Чуть выше, – кивнул Курбан. – На горе, что над озером. Похоронили покойного, как положено, в тот же день… Сели молитвы читать, у вас это поминками называется, у нас кургулин. Пришел и Муртуз… Что странно, вечером пришел, хотя, как узнал о беде, обещал еще днем вернуться. Ну, мало ли как бывает, никто ему слова ни сказал. А он как в воду опущенный, не говорит ни с кем… короче говоря, сам не свой.
То ли старики заметили, то ли кто из друзей, но стали расспрашивать Муртуза. Как дела, что видел, с кем встречался… Вначале он отмалчивался, но потом разговорился. И сообщил, что действительно сегодня встретил людей. Вначале даже подумал, что это абреки, вели себя так… как нормальные люди не ведут. Их было трое. Они подошли к отаре, выбрали барашка и, не спрашивая никого, зарезали его для себя. Муртуз возражал, но те его и слушать не стали.
– А как же собаки? – удивился Панама. – Они-то почему не порвали чужаков? Или они комнатные у вас?
– Комнатные? – Курбан чуть не задохнулся от возмущения. – Вот ты попробуй войти в дом, когда здесь меня или Загидат нет, тогда узнаешь, какие у нас комнатные…
Геннадий мгновенно вспомнил пса, который сегодня встречал хозяина дома. Да уж, с таким на медведя можно ходить! О чем он и поспешил сказать Курбану.
– То-то же, – удовлетворенно кивнул Алиев. – А это, между прочим, потомки его собачек! Помельчали, правда, у Муртуза они крупнее были. И не один кобель был у него, а целых четыре.
– И что?
– А то, – буркнул Курбан. – Убежали они.
– Как это?
– А вот так! – Горец вновь посмотрел в окно. – Вначале бросились на чужих, а потом вдруг завыли и убежали. Они вообще больше не вернулись. Люди говорят, что после этого новые волки появились, черные, большие и совсем никого не боятся. Ни человека, ни своего брата, овчарку.
– О, я слышал о таком! – воскликнул Геннадий. – Или в газете читал. Ученые потом писали, что такого быть не может. Что это сказки…
– Дураки они, эти ваши ученые. – Курбан привстал и выглянул в окно. Что-то гортанно крикнул бегающему во дворе Гамидику и вернулся к разговору. – Ваших бы ученых… Вред от них один.
– А Муртуз что сделал? – Панама следил, чтобы разговор не перешел на другое. – Он что, не пытался объясниться с… грабителями?
– Пытался! И с кинжалом на них кинулся! Хотя был один, а их трое. – Горец поднял глаза и посмотрел на гостя. – Но не добежал. Молнией его ударило.
