Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
Дом под номером 18 по Большой Молчановке принадлежал Дмитрию Тихомирову. Сын деревенского священника известен как организатор первой вечерней школы для рабочих, автор и издатель букварей, учебников и других книг для народных школ. Его убеждения полностью разделяла жена, принадлежавшая к обедневшей ветви рода Оболенских и приходившаяся внучатой племянницей тому самому князю Оболенскому, что на Дворцовой площади решился нанести рану Милорадовичу.
Забота об образовании рабочих оказалась делом выгодным. Помимо доходного дома на Молчановке в Москве, было у Тихомирова имение «Красная горка» в Крыму, откуда он получал молодое белое вино. А в самом доме регулярно собиралась «культурная прослойка». Вот как об этих встречах, где выпивалось немало того самого вина, вспоминал знаток московских нравов Гиляровский:
«Это были скучнейшие, но всегда многолюдные вечера с ужинами, на которых, кроме трех-четырех ораторов, гости, большею частию московские педагоги, сидели, уставя в молчании „брады свои“ в тарелки, и терпеливо слушали, как по часу, стоя с бокалами в руках, разливались В.А. Гольцев на всевозможные модные тогда либеральные темы, Н.Н. Златовратский о „золотых сердцах народа“, а сам Д.И. Тихомиров, бия себя кулаками в грудь и потрясая огромной седой бородищей, вопиял:
— Мы — народ! Мы — служители народного просвещения!..
Кончались речи и неожиданными сюрпризами. Был случай, когда тишайший Н.Н. Златовратский вцепился в бородку благовоспитанного В.А. Гольцева, вцепившегося в свою очередь в широкую бороду Н.Н. Златовратского, так что их пришлось растаскивать соседям. Они ярко выразили свое несходство в убеждениях: В.А. Гольцев был западник, а Н.Н. Златовратский — народник».
Хозяин дома пережил своего сиятельного квартиранта всего лишь на полгода. А вот скучнейшие речи завзятых либералов продолжались. Их отголоски мы слышим до сих пор.
Что-то я все о Москве да о Москве, тогда как мать Киры Алексеевны родом с берегов Финского залива, да и сама Кира не один год прожила в Северной столице. Пришла пора пройтись по петербургским адресам.
По моим сведениям, на Гороховой улице, в доме № 19, отец Киры Алексеевны имел служебную квартиру — дом был во владении ведомства по управлению имуществом императрицы Марии. На этой квартире в основном он и работал, если была надобность. А вот квартира в доме № 16 по Бассейной предназначалась для семьи.
Дом этот принадлежал Александру Евгеньевичу Бурцеву, выходцу из зажиточного крестьянского семейства. Перебравшись из Вологодской губернии вслед за старшим братом в Петербург, Бурцев пристроился в его меняльной лавке. Дело это было прибыльным — знай, рубли на фунты, тугрики да марки обменивай, а прибыль клади себе в карман. Это вам не землю пахать или уголь добывать в сыром забое. Приходилось торговать и процентными бумагами на петербургской бирже. Вскоре переехал в столицу младший брат — стал служить во вновь учрежденной фирме «Братья Бурцевы». Словом, предприятие было основательно поставлено и стало приносить значительный доход. Достаточно сказать, что накануне империалистической войны старший брат имел во владении одиннадцать домов — на Литейном, на Знаменке, на Провиантской и Церковной. Александр Бурцев тоже преуспел — ему принадлежали четыре дома на Бассейной. Однако легкие деньги не давали покоя нашему купцу. Перед войной он отошел от дела и посвятил себя занятиям более благородным, увлекшись историей и искусством. Даже подумывал устроить Музей русского искусства и литературы в одном из своих домовладений. Но помешала война.
Рискну предположить, что тяга к собирательству была характерна для вологодских Бурцевых. Жил в той же губернии Евлампий Бурцев, археограф и богослов, любитель русской истории, служил преподавателем в духовной семинарии. Но основным его занятием стало описание свитков, находящихся в Вологодском епархиальном древлехранилище, да еще собирание предметов старины. Вот и наш Бурцев стал покупать древние книги, предметы быта у крестьян, записывать песни и легенды, приобретать картины и церковную утварь. Пожалуй, со временем это могло бы стать самым надежным вложением капитала. Если бы не Октябрь…
Пока же суд да дело, а до революции оставалось полтора десятка лет, Бурцев занялся изданием раритетов — нечего им без дела лежать, пора бы послужить хозяину. Впрочем, не стану утверждать, что от издательства была какая-либо прибыль.
Известно, что на счету Бурцева издание около двухсот описаний редких книг, рукописей, старинных документов, собраний акварелей и гравюр. И все же многие из собранных им рукописей смогли достойно оценить только потомки. Чего стоит вот этот, сохранившийся благодаря ему автограф Ильи Репина:
«1909.
23 июля. Куоккала.
Модные эстетики полагают, что в живописи главное — краски, что краски составляют душу живописи. Это не верно. Душа живописи — идея. Форма — ее тело. Краски — кровь. Рисунок — нервы. Гармония-поэзия дают жизнь искусству — его бессмертную душу.
Илья Репин».
Думаю, что это изречение стоило бы вызубрить назубок каждому современному мазиле, претендующему на звание художника. Да и нынешним очеркистам-повествователям, лауреатам всяких премий, оно бы тоже пригодилось.
В общем, семье Блохиных с домовладельцем повезло, чего не скажешь о самом хозяине — в 1938 году его настиг карающий меч НКВД. Ну, что поделаешь, если пролетариат на дух не выносил менял, ростовщиков и прочих «мироедов».
Упоминавшаяся выше Гороховая улица в Петербурге пересекает несколько речек и каналов. Как раз на участке между Красным и Каменным мостом стоит и поныне дом № 19, в котором жил Алексей Блохин. А по соседству, в доме № 17, когда-то размещался Английский клуб — закрытое элитное заведение для мужчин, особенно нервно реагирующих на появление в их обществе сограждан низкого происхождения и прочих самозванцев. Девиз клуба — Concordia et Laetitia («Согласие и веселие») — говорил сам за себя, предполагая приятное времяпрепровождение в компании людей одного круга. В клуб приходили обсудить новости, почитать газеты, сыграть партию в бридж или в бильярд, выпить пару бокалов мозельвейна. Членство в Английском клубе рассматривалось как гарантия аристократизма духа и соответствующего положения в обществе, а потому желающих попасть в него было в те времена не счесть. Следуя известному принципу «лучше меньше, да лучше», число членов клуба ограничили количеством в триста человек. Старшинами клуба выбирались не последние люди в городе: князь Кутузов, граф Аракчеев. Был членом клуба и Алексей Блохин.
Английский клуб в конце XVIII века образовали и в Москве. Но почему-то его члены никак не могли успокоиться на одном каком-то месте: свои посиделки они устраивали то на Страстном бульваре в доме Бенкендорфа, то на Большой Никитской, то на Большой Дмитровке в доме Муравьева. Наконец, в 1831 году блуждание клуба по Москве закончилось в доме графов Разумовских. А через сорок лет и дом, и большой участок в Палашах отошли тайному советнику Шаблыкину. Уж не из тех ли он Шаблыкиных, что некогда владели имением в Карачевском уезде?
Да, были времена, когда дворец этот стоял в тенистом парке, между Козихой и Тверской. Поодаль были три пруда, память о которых теперь сохранилась лишь в названии одного из переулков. Говорят, здесь, в клубе, происходили тайные заседания первого московского кружка масонов. А между тем у некоторых представителей аристократии вошел в моду вот какой девиз, по-видимому определявший цель их жизни:
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87
