Книга Корень всех зол - Роберт Уильямс

Вернувшись домой под утро, я вскоре был разбужен мамиными воплями — она обвиняла меня в пьянстве, наркомании и во всем, что только приходило в ее затуманенную гневом голову. Я старался отмалчиваться, однако односторонняя схватка маму не удовлетворила. В конце концов я тоже взорвался, и мы начали орать друг на друга, пока не охрипли и не исчерпали все возможные аргументы. Когда мы закончили, нас обоих трясло. У мамы даже не хватило сил как следует хлопнуть дверью. Опустошенный, я повалился на кровать, где и провел весь день, не прикасаясь к книгам и наплевав на уроки. Из головы никак не шел Джейк.

В понедельник я перехватил его по дороге из школы на Пикап-стрит, у входа в парк.

— Вернулась она?

Он застыл на месте, удивленно на меня уставившись. Я слишком поторопился, нельзя же так, без предисловий. Нужно успокоиться. Иногда я чересчур погружен в свои мысли и забываю, что все остальные не могут следить за их ходом. Я зашагал рядом с Джейком, расспрашивая его о школе. Он радостно сообщил мне, что футболисты наконец решили прогнать Гарри, и тот вернулся обратно под дерево с поникшими ежиными колючками на голове и в истершихся кроссовках. Так что оба теперь снова проводят время вместе, болтают и играют, а главное, Гарри больше ни разу не сказал, будто у Джейка воняет изо рта или что одежда у него старье. Я был рад за Джейка, правда рад, но в то же время не мог отделаться от мысли, какой же свиненок этот Гарри — так вести себя с другом. Сперва бросил его, чтобы присоединиться к футболистам, а потом, когда им надоел, приполз обратно. Однако мне приятно было видеть Джейка хоть капельку более счастливым, похожим на прежнего себя. Дослушав про Гарри, я сделал новую попытку.

— Так значит, твоя мама вернулась домой тогда, в воскресенье?

— Да, вернулась. И мы с ней потом ходили ужинать в закусочную, — ответил он.

— Когда же она пришла?

— Почти к обеду и сразу спать легла. Потом встала, сказала, что умирает от голода, и повела меня в закусочную. Я ел гамбургер.

На какое-то время повисло молчание, и Джейк добавил:

— Нет, все нормально. Я ничего.

Я знал, что он врет. Он старался вести себя по-мужски, не показывать, что боится, и я гордился им, но одурачить меня ему не удалось.

— Это неправильно, Джейк. Ты же понимаешь, она не должна тебя бросать. Ты ведь еще ребенок.

Он ответил не сразу.

— Мне не нравится оставаться одному. Днем ничего, а ночью, когда темно и всякие звуки, не очень. Хотя я оставляю в комнате свет, вокруг-то все равно темнота, и страшно — что там может быть такое.

— Ну, ночью легко испугаться того, на что днем и внимания не обратишь, — сказал я. — Где-то стукнет — когда светло, ты и не задумаешься, что там, а в темноте всякое может померещиться, правда? Например, что за дверью монстр. — Пытаясь рассмешить Джейка, я состроил зверскую рожу и затопал ногами, словно поднимающееся по лестнице чудище.

Джейк даже не улыбнулся.

— Я ночью все думаю про того человека, который застрелил свою жену через потолок, там, в доме с привидениями, — как будто он внизу, подо мной, и сейчас поднимется и застрелит меня. Когда мамы нет, я иногда свет во всех комнатах включаю, но все равно страшно. Наверху мне кажется, что он внизу, а внизу слышу какой-нибудь шум сверху и думаю, что он там меня поджидает.

Я полный идиот. Сам напугал.

— По-моему, ты очень храбрый, — сказал я, положив руку ему на плечо.

Мы уже подходили к его улице, и пора было расставаться. Я спросил, где нам лучше встретиться в субботу — на площадке или в библиотеке, и мы сошлись на первом, условившись о времени. Шагая домой, я по дороге думал, что же делать с Джейком.

Когда я вернулся, мама по-прежнему была не в духе; ее злость и недовольство отравляли все вокруг. Ее бесило и если я слишком много торчал дома, и если пропадал чересчур надолго, — найти тонкую грань между тем и другим всегда стоило мне больших трудов, в последнее время я и пытаться перестал. В таком настроении ей все равно не угодишь. Даже если просто сидеть и молчать, ее и это будет выводить из себя, да и все остальное тоже, ничего тут не поделаешь. Птичка защебечет во дворе — хлопок дверью, сосед через два дома присвистнет у себя в комнате — рассвистелся, чтоб его. Раньше я как-то терпел, ходил на цыпочках, старался не провоцировать мать понапрасну… Теперь терпения у меня уже не оставалось. Я был сыт всем этим по горло — можно подумать, в целом мире никто, кроме нее, не чувствует боли, грусти, отчаяния и одиночества. И вообще, со всеми одолевавшими меня мыслями мне было не до мамы. Она завела шарманку, не успел я войти, так что пять секунд спустя я уже пулей вылетел через черный ход. Захлопнутая дверь отрезала ее голос, но лишь на мгновение — створка тут же распахнулась, и вслед мне полетели вопли и обещания всевозможных кар. Я, не оборачиваясь, как можно быстрее зашагал прочь. Плевать на ее угрозы — пусть потерпит до четверга и запишет их в свой гребаный дневник. Я не мог там оставаться — мне нужно было подумать, а как тут думать, когда она сидит в своем углу, исходя злобой?