Фрея понятия не имела, сколько времени длился этот поцелуй. Она не знала, когда наконец пришла в себя и обрела способность соображать. Должно быть, в тот момент, когда почувствовала, что маркиз вот-вот готов оторваться от ее губ. Внезапно она явственно ощутила его руку на своих ягодицах. И он крепко прижал ее к своему мужскому достоинству. Фрея же не была настолько наивна, чтобы не знать, что происходит между мужчиной и женщиной.
– Ну что ж, – проговорила она слегка запыхавшимся голосом, когда маркиз наконец поднял голову и взглянул на нее сверху вниз. Веки его стали еше тяжелее. – Это было очень приятно.
Запрокинув голову, маркиз захохотал и выпустил Фрею из объятий.
– Это был самый восхитительный поцелуй, которым я когда-либо одаривал женщину, – заявил он. – Вы говорите, очень приятный? Мне он тоже таким показался. А теперь, леди Фрея, разрешите мне посадить вас на вашу лошадь и самому сесть в седло, прежде чем я стану думать о себе хуже, чем я есть на самом деле. По-моему, за следующим холмом есть деревушка. Может быть, поедем туда и попробуем отыскать таверну либо кондитерскую? Поцелуи, знаете ли, возбуждают аппетит.
Ухмыльнувшись, он подал ей шляпу, взял свою и поглубже натянул на голову, чтобы ее не сдуло ветром.
Фрея сделала шаг, с удивлением отметив, что ноги ее еще держат. Подобной глупости она от себя не ожидала. Но какой это был поцелуй! Не то что на постоялом дворе или когда он ей помог соскочить с лошади. А ведь могла бы и догадаться, что он будет именно таким, когда маркиз сказал, что хочет поцеловать ее по-настоящему.
Фрее было как-то не по себе, и это ей явно не нравилось. Хорошо еще, что маркиз ничего не заметил. Иначе не упустил бы случая в очередной раз поиздеваться над ней.
Поставив ногу на его сомкнутые руки, она вскочила в седло. Маркиз тоже сел на лошадь.
– Хоть вам поцелуй и понравился, это вовсе не значит, что вы попытаетесь его повторить, – проговорила Фрея с присущим ей высокомерием. – Он был приятен, спору нет, но в другой раз таким уже не покажется. Вызовет лишь скуку.
Маркиз повернулся к ней и расхохотался.
– Так я и знал, что вы скажете нечто подобное. Я раздавлен, уничтожен, навсегда лишен уверенности в себе. Теперь я никогда не смогу общаться с женщинами. А когда умру, на надгробной плите напишут: «Жизнь его прошла весьма приятно, однако повторение ее вызвало бы лишь скуку». Нужно поскорее что-нибудь выпить. Хоть чуточку бренди.
И он поскакал по холму по направлению к деревушке, которая, по его предположению, располагалась неподалеку.
Фрея поехала следом, улыбаясь ему в спину.
Похоже, он недооценил Фрею, думал Джошуа, когда они сидели в маленькой таверне, ели пироги с мясом, запивая их чаем и элем, и потом всю обратную дорогу до Бата.
Она выглядела совершенно потрясающе, стоя на скале с распущенными волосами, как тогда, когда он впервые ее увидел, только на сей раз волосы ее были освещены солнцем, а озорной ветерок шаловливо играл ими. Немудрено, что ему захотелось ее поцеловать, так же, как тогда, легким, ни к чему не обязывающим поцелуем.
Однако он никак не ожидал, что поцелуй этот получится совсем иным, наполненным жгучей страстью. И уж абсолютно не был готов к тому, что Фрея ответит на него с таким пылом. А должен был бы ожидать. Несмотря на ее высокомерие, которое она постоянно демонстрировала в его присутствии, он не раз убеждался в том, что она женщина импульсивная, страстная, с необузданным темпераментом.
Теперь Джошуа был почти уверен в том, что в постели она его проявит в полной мере.
Впрочем, лучше вообще не думать на эту тему, поскольку единственный способ удостовериться в этом – это проверить свои предположения на практике, а проверить их можно, лишь женившись на этой огненной особе. Однако женитьба не входит в его планы ни сейчас, ни потом.
Слава Богу, что Фрея тоже не рвется замуж.
* * *
Джошуа проводил девушку до дома леди Холт-Бэррон, отвел ее лошадь на платную конюшню, поставил в конюшню свою лошадь и лишь после этого – день уже клонился к вечеру – вернулся в бабушкин дом, чувствуя себя полным сил, энергии и решимости уехать из Бата через несколько дней, пока не совершил в отношении леди Фреи Бедвин еще какой-нибудь опрометчивый поступок с далеко идущими последствиями.
Гиббс сообщил ему, что бабушка в гостиной с гостями и просила передать лорду Холлмеру, чтобы немедленно шел туда, как только вернется.
Джошуа пошел следом за дворецким по лестнице, на ходу оглядывая свой костюм для верховой езды. Да уж, вид не слишком презентабельный, но если бабушка просила явиться немедленно, лучше не переодеваться.
Войдя в гостиную, Джошуа увидел, помимо бабушки, двух дам. Он не видел их обеих лет пять, однако тотчас же их узнал. Да и как ему было не узнать свою тетушку, маркизу Холлмер, особу довольно хрупкого телосложения, невысокого роста. На первый взгляд милая, добрая женщина, хотя и несколько болезненная. Сколько Джошуа ее помнил, она всегда так выглядела. Но под милой внешней оболочкой – ему пришлось убедиться в этом на собственной шкуре в течение тех лет, которые он прожил в Пенхоллоу, – скрывалась женщина стальной, непоколебимой воли, мелочная, придирчивая и злая. Рядом с ней сидела ее старшая дочь, Констанс, она стала похудее и посимпатичнее, но вполне узнаваема.
Тетушка никогда не уезжала из Пенхоллоу. Это была ее вотчина, и она правила ею властно и безраздельно. Даже необходимость везти дочерей в Лондон, чтобы представлять королеве и высшему обществу, когда они достигли соответствующего возраста, не заставила ее покинуть свои владения. Так что ее приезд в Бат наверняка был вызван какими-то чрезвычайными обстоятельствами.
И эти чрезвычайные обстоятельства, вне всякого сомнения, – он сам, собственной персоной.
Он проигнорировал ее приглашение приехать в Пенхоллоу, и она решила сама приехать к нему – шаг поистине неординарный. А о том, что он сейчас находится в Бате, ей рассказала, безусловно, ее подружка, миссис Ламбард. Джошуа почувствовал, как тревожно забилось сердце.
– Добрый день, тетушка. Добрый день, Констанс, – поздоровался он с обеими женщинами, учтиво поклонился, после чего сдержанно улыбнулся бабушке.
– Джошуа! – воскликнула тетушка, раскрыв ему объятия. Голос ее предательски дрогнул, в глазах блеснули слезы. – Мой дорогой мальчик! Мы с девочками места себе не находили от беспокойства. Холлмер, то есть мой муж, умер, Алберт тоже. Мы целиком в твоей власти. Ты вырос в Пенхоллоу, я всегда относилась к тебе как к собственному сыну, однако молодым свойственно забывать тех, кто их любил и растил, жертвуя своим временем и здоровьем.
Боже правый! И она смеет, глядя ему в глаза, нести подобную чушь? Похоже, смеет. Джошуа взял ее за руки – они были вялыми и холодными – и пожал их.
– Я не собираюсь выбрасывать вас на улицу, тетушка, и моих кузин тоже, – заявил он. И потом, даже если бы он это сделал, тетушка не слишком пострадала бы: после смерти мужа она осталась далеко не нищей.
