Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
— И все? — Марк в очередной раз почти с восхищением удивился невероятной беспринципности газетчиков. — Больше никто никогда не пропадал?
Взгляд Марьи Петровны беспокойно заметался по двору и остановился, только нащупав безопасную опору, а именно — наполненный темной колодезной водой ржавый бак.
— Все это глупости, — вдруг неожиданно глухим голосом сказала тетка. — Ну, погибла тут у нас одна прошмандовка. Гуляла со всей деревней, истаскалась вся. Такой туда и дорога. Но и ее туда же очкарик приплел. А на самом деле ничего странного нет…
— И как она погибла?
— А хрен ее знает! — прищурилась Марья Петровна. А потом с пугающим равнодушием предположила: — Наверное, утопил кто. Тут такие страсти кипели!
— То есть тела не нашли? — понял Марк.
И Марье Петровне пришлось подтвердить: не нашли. Так же нехотя она рассказала и о компании заезжих туристов-пьяниц, которые устроили в лесу пикник, и больше их никто не видел. История сопровождалась излюбленной присказкой: мол, ничего странного, туда им и дорога, и вообще, может, парни с девчонками просто тихонько уехали восвояси.
Марк понял, что его собеседница — обычная кумушка, охочая до художественного словесного бисероплетения, банальная сплетница. И если Марья Петровна и в самом деле обиделась на скандального журналиста, то только потому, что тот ее имя не упомянул в статье. Сплетницы такого типа иногда оказываются очень тщеславными. Он понимал, что самым лучшим решением было бы сейчас с ней распрощаться, отвезти Вику на живописный берег реки, съесть привезенные сэндвичи, выпить красное вино, вернуться домой и приступить к плану по скоропалительному выдворению надоевшей подруги из своей жизни. Но что-то мешало ему уйти. Нет, не объективная причина, а скорее некое шестое чувство.
Не прошло и пяти минут, как выяснилось, что оно не подвело.
— Раздули непонятно что из бытовухи… — привычно бубнила Марья Петровна. — Да у нас половина деревни с ума сходит. Видимо, гордиться больше нечем, вот и придумали, что живут в опасном месте. Такое рассказывают — уши вянут!
— И что же?
— Их, конечно, тоже понять можно… Вон у Нинки, лесниковой жены, вообще крыша съехала, после того как муж заблудился. Говорит, он, мертвый, к ней приходит по ночам. В окно скребется, домой просится, а у самого нет одной руки. Висит пустой рукав окровавленный. Ну, так Нинка выпивать стала, небось белая горячка у ней. Или Фрося, второй дом с того края. Всегда ее блаженной считали, не от мира сего. Она по картам гадала, травки собирала. Безобидная сумасшедшая. А как Нинкины бредни услыхала, обрадовалась. Как же, нашла подружку-единомышленницу! Говорит: я тоже мертвых видела, и не один раз. Не только лесника, многих. Мол, другие тоже видели, только боятся признаться. И вообще, говорит, нехорошие здесь места… Или вот Ангелина, москвичка… Не видели ее? Такая фу-ты ну-ты, темноволосая, в халате. Ходит тут, ногами сверкает. А самой уже лет-то!
— В халате? — оживился Марк. — С пионами? Красивая такая?
— Как корова сивая, — буркнула Марья Петровна, молниеносным жестом поправив химические кудряшки. — Чего ж в ней хорошего? Кожа да кости!
— Так что с ней случилось? — перебил он. — Да, мы ее встретили. Она девочку искала, Дашу.
— Девка у нее та еще! — сжала губы Марья Петровна. — Двенадцать лет, а смотрит как взрослая. И непонятно, что на уме. Ушла утром гулять, а Линка истерику устроила: пропала, мол, дочка, милицию мне, службу спасения! Мы с участковым нашим только пальцем у виска покрутили… Хотя от Ангелины и не того можно ожидать. По ней сразу видно, что немножечко того…
— А в каком доме она живет?
— А что? — подозрительно прищурилась Марья Петровна. — Она не хозяйка, снимает на лето. Если хотите остаться, давайте ко мне. Отдельная комната, печка. Душ, правда на улице, но сейчас же жара.
— А что… — задумался вдруг Марк, посмотрев на часы. — Уже половина седьмого… Мы могли бы докупить вина… Мы пикник хотели устроить.
— Я вам домашнего вина продам, земляничного, — оживилась Марья Петровна. — Вы не пожалеете. И место вам покажу, где можно огонь развести. Чистое поле, кругом ни души, звезды над головой, река рядом, лес!
— Ладно, — решился Марк, — готовьте комнату. Я пойду за своей девушкой.
Глава 4
1918 год. Петроград
К холодам у Хунсага и Митеньки появился дом — они нашли пустующий флигелек в относительно спокойном районе Петрограда, куда почти не добиралась сошедшая с ума от ощущения собственного величия матросня и прочая мутноглазая шваль. Митенька почему-то боялся спросить, как именно Хунсагу удалось выследить такое уютное и почти теплое (во флигельке стояла печка и даже имелся некоторый запас дров, что считалось почти роскошью) место.
Однажды утром, еще осенью, когда они ютились во дворе, на одеялах, Хунсаг оставил его одного, уйдя со словами:
— Холодает, нам пора переезжать. И я должен найти жилье, где мы пересидим ближайшие месяцы. И где ты встретишь весну.
— Я? — насторожился Митя. — Я один?
— Да, — спокойно подтвердил его наставник. — Потому что к весне меня уже не будет. Ты должен уже сейчас все время об этом помнить. И учиться выживать без меня.
Мите стало страшно — пожалуй, даже страшнее, чем в те дни, когда умирала его мать. Все последние недели Хунсаг был его защитником, талисманом. Он будто взял юношу под свое мягкое крыло и опекал, требуя взамен лишь послушания. Да ему и требовать не надо было — все его задания Митенька выполнял с восторгом человека, предвкушающего чудо. Мальчик чувствовал себя учеником чародея.
Хунсаг научил его правильно дышать и тратить на засыпание меньше минуты и спать крепко (когда живешь на улице, очень важно высыпаться хорошо, иначе быстро потеряешь точку опоры и тебя сожрут). Часами они медитировали. Сначала Мите было скучно — от неподвижного сидения в одной позе затекали ноги, в голову лезли обрывки посторонних мыслей, хотелось размяться, сделать что-нибудь, закричать от раздражения. Но постепенно юноша научился входить в то особенное состояние, когда ничто не важно, кроме собственного тела. Он чувствовал, как бьется его сердце, чувствовал, как по венам и артериям текут реки крови, как воздух медленно наполняет расширяющиеся легкие. В те дни Митя впервые задумался о том, насколько совершенен человеческий организм, насколько все в нем взаимосвязано. И понял, почему Хунсаг называет тело человека храмом. А поэтому стал по-другому смотреть на людей, которые ежедневно и буднично оскверняли свой храм — вдыхали щекочущий нос табак, а то и кокаин, вливали в глотку литры огненной воды, закусывая пережаренным мясом.
— О мясе ты должен забыть, — строго сказал ему Хунсаг в самый же первый день, что они провели вместе. — Тот, кто ест грубую пищу, никогда не сможет подняться выше собственного сознания.
Еще Хунсаг учил мальчика выдерживать чужой взгляд, что давалось нежному Митеньке особенно трудно.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
