Но на этот раз Джонатан не зевал. Одной рукой перехватив поднятый в воздух ботинок, он другой схватил вора за ногу и, дернув на себя, резко ее вывернул. Бандит грохнулся на землю, Джонатан оседлал его и молотил не глядя по лицу, пока из носа не потекла кровь.
Другой негодяй тем временем успел обогнуть капот автомобиля. На полфута ниже напарника, с покатыми плечами и с короткой, толстой шеей, он бросился на Джонатана, словно бык на корриде. Но тот успел подняться на ноги, приняв боксерскую стойку.
Подонок приближался, и Джонатан встретил его ударом и сразу послал вдогонку еще один. Без труда отведя оба удара, коротышка схватил Джонатана за куртку, швырнул его на капот, одной ручищей сжимая его руку, а другой — горло. Пальцы на шее давили все сильнее и сильнее.
Свободной рукой Джонатан наносил удар за ударом, но они были слабыми и бесполезны. Он сдался. Ухватившись за автомобильную антенну, он попытался высвободиться. Антенна сломалась, но он по-прежнему сжимал ее в руке.
Краем глаза Джонатан уловил едва заметное движение: это Симона, зажав в руке булыжник, опустила его на голову нападавшего.
— Хватит! — кричала она. — Отпусти его!
Ослабив хватку, коренастый ударил Симону по лицу. Она упала на землю, глухо стукнувшись головой о тротуар. В следующую секунду рука снова сжимала горло Джонатана еще сильнее, чем раньше.
Джонатан ничего не видел, кроме нависшего над ним перекошенного злобой рябого лица. В нос бил запах пива, лука и сигарет. Теперь шею сжимали уже обе руки, впиваясь пальцами, словно стальными когтями. Давление росло, и Джонатан чувствовал, что вот-вот задохнется.
И тут он отчетливо понял, что сейчас речь идет уже не о том, чтобы убежать, а о том, чтобы остаться живым. Придется убить самому. Его сознание угасало, и тогда он вспомнил об Эмме. Мысленно он видел, как она в неестественной позе лежит на льду. Одинокая. Брошенная. Он знал, что это его вина и что нельзя оставлять ее там, в расселине. Кто-то должен достать тело и похоронить его, как полагается.
Эта мысль придала ему сил.
Пальцы крепче сжали антенну. Джонатан сосредоточенно искал место для удара — глаза, нос, рот. Собрав остатки сил, он рывком приподнялся и воткнул антенну в голову негодяю.
Руки, сжимавшие его шею, тут же обмякли.
И Джонатан глубже вогнал металлический прут.
Отшатнувшись от машины, подонок завертелся на месте, жадно хватая воздух. Дужка очков соскочила у него с одного уха — оттуда торчал обломок антенны. Несколько раз он попытался ухватить ее, но пальцы не слушались.
Полуживой, Джонатан сполз с капота, не спуская глаз с противника. Его врачебный опыт подсказывал, что антенна, проколов барабанную перепонку, вошла в мозжечок, нарушив координацию движений и бог знает что еще.
Противник медленно опустился на колени. Подбородок упал на грудь. И он застыл с открытыми глазами, похожий на игрушку, у которой кончился завод.
Симона поднялась на ноги. Одна сторона лица у нее покраснела и распухла.
— Он умер?
Джонатан приложил пальцы к сонной артерии напавшего. Кивнул. Встал. Ботинком отбил кусок льда и приложил ледышку к ее щеке.
— Он кто? — спросила Симона.
— Понятия не имею. Впервые их вижу.
Куртка на бандите расстегнулась, из-под нее выглядывала серебряная бляха на ремне и кобура. Джонатан пригляделся к надписи на бляхе — «Graubunden Kantonspolizei».[9]Сердце у него ушло в пятки. Сунув руку во внутренний карман куртки, он вытащил удостоверение унтер-офицера полиции на имя Оскара Штудера. С фотографии на него смотрел убитый.
— Коп. — Джонатан протянул удостоверение Симоне.
— Быстро, — прошептала она, — идем отсюда!
— Я не могу. Я должен рассказать полиции, что именно произошло.
— Они и есть полиция.
До Джонатана ее слова дошли с трудом.
— Что они делали? Они ведь ни слова не сказали.
— Я не знаю, мне плевать, — говорила Симона. — Я выросла в стране, где не доверяют полиции. У меня забрали отца, потом забрали дядю. Никто ничего не объяснял. Я знаю, на что способна власть.
— Перестань. Здесь не Египет.
Симона посмотрела на него как на полного болвана:
— И что? Бляха на ремне, по-твоему, фальшивка?
— Не знаю… То есть не это важно. Так неправильно. Я не могу просто сбежать. Он мертв. Я убил его. Я просто не могу…
— Ты! Amerikaner![10]Стой, где стоишь. — В десяти футах от него на четвереньки поднимался блондин. Его голос, в отличие от движений, был уже достаточно тверд. В руке он сжимал пистолет, направленный, разумеется, в их сторону.
«Amerikaner, — ничего не понимая, повторил про себя Джонатан. — Я тебя в жизни не видел. Откуда тебе знать, что я — американец?»
Прицелившись, блондин нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. Растерянно глядя на пистолет, он пытался снять его с предохранителя.
Джонатан переводил взгляд с Симоны на тело, лежащее на дороге, затем — на окровавленного человека, собиравшегося его убить.
— В машину! — крикнул он. — Быстро!
Водительская дверь была открыта. Он запрыгнул в машину и завел мотор. Симона села на пассажирское сиденье и захлопнула дверцу.
Через долю секунды заднее стекло взорвалось, осыпая осколками его плечи и шею.
Симона завизжала. Джонатан резко сдал назад. Автомобиль сбил человека с пистолетом, и тот с глухим стуком упал на мостовую.
Джонатан включил первую передачу. Он слишком быстро отпустил сцепление, и машина слегка накренилась, прежде чем рвануть вперед.
Через минуту они уже были за пределами города и мчались по автобану со скоростью сто восемьдесят километров в час.
14
Маркус фон Даникен стоял, прижав к уху мобильный, под навесом уличного кафе «Штернгольд» на Белльвюплатц.
— Да, Франк, — громко говорил он, пытаясь перекричать гомон, стоявший вокруг. — С паспортом что-нибудь выяснилось?
Час дня. Колючий ветер со свистом носился над озером, срывая с волн белые барашки. Фон Даникену в лицо летели брызги.
— Интересный вопрос, — сказал Франк Венсан из Бельгийской федеральной полиции. — Скажите мне, Маркус, вы ничего не забыли сообщить о Ламмерсе? О его связях с нами?
— То есть? — не понял фон Даникен.
— С нашей страной, с Бельгией.
— Нет. Ламмерс работал в Брюсселе год или два, но это было в восемьдесят седьмом — двадцать лет назад. А что у вас?
