Было в этом что-то лживое, еще более постыдное, чем подкуп. Влияние такого рода, отследить которое почти невозможно. Влияние, осознать которое труднее всего тем, кто ему подвержен. Рудольф Хонигман будет утверждать, что решение освободить Стэнли Рота основано единственно и полностью на фактах, содержащихся в деле. На участии обвиняемого в общественной жизни, отсутствии записей о правонарушениях, поддержке многочисленных и уважаемых граждан.
Возможно, судья сошлется на Льюиса Гриффина. Более того, Хонигман искренне поверит, что ложь, спрятанная за расчетом собственной выгоды, вовсе не ложь.
Мы покончили с выпивкой, и Джули начала строить планы на обед.
– Скажите мне вот что, – попросил я, как только Джули открыла список расположенных поблизости ресторанов, где мы могли бы быстро перекусить. – Какой она была на самом деле, Мэри Маргарет Флендерс? Кроме женщины, вся забота которой состоит в уходе за собственным телом и противостоянии мужу, она должна была представлять собой что-то еще. Мне необходимо знать все. Зачем она вышла за Стэнли Рота, если думала лишь о себе? Если замужество оказалось не слишком счастливым, кого Мэри Маргарет привела домой той ночью? И кто мог желать ее смерти?
– Какой была настоящая Мэри Маргарет Флендерс? Думаю, вам стоит найти кого-то, кто знал ее до успеха в кино. Потом все изменилось. Окружающие видели ее такой, какой Мэри Маргарет впервые предстала на киноэкране. Затем люди пытались объединить оба впечатления – после просмотра фильма и личного общения. Экранный образ почти всегда кажется реальным, так что, сойдя с экрана, вы ведете себя как обычный человек. Какой была настоящая Мэри Маргарет Флендерс? Удивлюсь, если хотя бы пара человек даст на этот вопрос одинаковый ответ. Она, как все кинозвезды, была такой, какой хотела предстать перед зрителями.
– Теперь пошли. Пообедаем, вернемся в номер и поговорим. – Затем, коснувшись меня другой рукой, добавила: – Или можем сразу пойти в номер.
7
Я написал ему три письма и наговорил не меньше десятка сообщений на автоответчик. Письма остались без ответа. Никто не позвонил.
Когда я в первый раз увидел его возле могилы Мэри Маргарет Флендерс, он держал за руку маленькую дочь. Выслушав то, что прошептали губы отца, девочка разжала руку и уронила один-единственный цветок на гроб с телом матери. Я подумал, что этот человек интереснее всех присутствовавших на похоронах знаменитостей.
Его лицо было единственным, не знакомым публике, и только это лицо заинтриговало меня. Теперь оно вспоминалось вновь и вновь. Отчасти потому, что принадлежало незнакомцу, отчасти – из-за ребенка. Но главное: его лицо действительно было другим. Другой взгляд, другая манера держаться. И то, как он стоял у края могилы, один, словно вокруг никого не было.
Незнакомца сторонились, словно опасаясь, что его безвестность приуменьшит их собственную значимость. Все относились к нему как к чужаку. Исключением оказался Стэнли Рот, подавший ему руку и погладивший девочку по голове.
Неделями я пытался изучить все, что мог найти о Мэри Маргарет Флендерс и ее близких друзьях. Чем больше я узнавал, тем больший интерес испытывал к личности ее первого мужа. Все, знавшие Мэри Маргарет Флендерс как Мэриан Уолш, все, с кем я общался, описывали его по-разному, в разных интонациях говоря одно и то же: Пол Эрлих любил свою бывшую жену так, как любят только раз в жизни. Вы поймете, в чем тут дело, если на вас когда-то обрушивалось подобное чувство. Интересно было слушать, как это описывали люди ее круга: некоторые с завистью, другие – их было немного – с тоской о прошлом.
Казалось, в сравнении с их собственными ощущениями отношение Пола Эрлиха к Мэри Маргарет Флендерс открывало чувства более глубокие и более страстные.
Все они знали – или думали, что знали, – о происшедшем с Мэриан Уолш после ее превращения в Мэри Маргарет Флендерс. Но едва ли кого-то из них интересовало, что после развода случилось с Полом Эрлихом. Ни к чему было знать. Эрлиху не повезло, и он попал в раздел, касавшийся предыстории знаменитости, став одним из тех имен, что упоминают в первых главах толстенной биографии кинозвезды, мимоходом говоря о социальном статусе и ошибках молодости, вынося суждения заведомо ошибочные, имеющие смысл только в ретроспективе оглушительного успеха.
Сомневаюсь, чтобы Пол Эрлих прочитал хотя бы одну из таких биографий или одно из произведений, повествующих о жизни Голливуда. Встретив Мэриан Уолш, Эрлих женился на ней сразу после окончания Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Их дочь была еще младенцем, когда он, покинув Штаты, отправился в Европу, чтобы вернуться к моменту ее поступления в школу. Покинув Америку после развода, он продолжил учебу – сначала в Оксфорде, а затем в Риме.
Имея возможность преподавать где угодно, Эрлих вернулся в Калифорнийский университет. В первый день семестра я нашел его в переполненной аудитории. Студенты даже стояли в проходах. С трудом пробившись вперед, я успел как раз вовремя, чтобы увидеть Эрлиха, направлявшегося к расположенной ниже кафедре.
Несмотря на то что в университетской среде костюмы почти вышли из моды, Пол Эрлих одевался довольно строго: темно-синий пиджак и красно-коричневый галстук. В рассчитанной на сто пятьдесят человек аудитории собралось не менее двухсот студентов. Все они разговаривали в полный голос, смеялись, задирали друг друга и старались занять местечко получше.
На секунду Эрлих застыл, неспешно изучая молодую аудиторию. Шум начал спадать. Постепенно стихая, зал окончательно успокоился к моменту, когда Эрлих заговорил.
Мягкий, как шелк, его голос поплыл над головами слушателей, быстро овладев их вниманием. Сначала его почти не слушали, и голос звучал совсем тихо. Но чем дольше вы прислушивались к этому голосу, тем сильнее он отзывался внутри вас – как отзвук идей, некогда вас посетивших, но не осмысленных. Начало лекции казалось даже слишком простым.
– Позвольте начать с самого начала. Данный курс посвящен истории развития европейской мысли двадцатого века. А значит – интеллектуальной истории Европы века девятнадцатого. Говоря более конкретно, – продолжал Эрлих, улыбнувшись и обозначив мысль кивком, – посвящен истории мысли двадцатого века, которая всецело определена и обязана своим развитием личности одного человека, Фридриха Ницше, довольно спокойно закончившего дни в 1900 году. Трудно представить дату, более подходящую для установления исторической общности между двумя столетиями. Общности, возможно, подталкивающей кое-кого из нас к мысли, что, несмотря на утверждение Ницше, Бог все-таки мертв.
Эрлих не жестикулировал и не расхаживал туда-сюда, в нем совершенно не было резкости, обычно помогающей передаче настроения. Слетая с его губ, слова как будто начинали собственную жизнь.
– Но все наиболее серьезные интеллектуальные идеи и литература двадцатого века так или иначе связаны с творчеством Ницше. Все девятнадцатое столетие, от Гегеля до Ницше, в каком-то смысле отвечает на вопросы века восемнадцатого, отчасти Канта и особенно – Руссо.
