я полюбила разглядывать людей, подмечать в них хорошее. С недавнего времени мне жизненно необходимо стало это подмечать.
— Спасибо! Благодаря вам я навсегда сохраню в памяти этот день, эту аудиторию и радость от первой «отличной» записи в зачетке. И любовь к вашему предмету, — встаю и торжественно отчеканиваю.
— Вам спасибо, Яюшина! Побольше бы таких студентов! — улыбается препод.
Выхожу за дверь, и бледные девочки едва не сбивают с ног:
— Ну как? Заваливает? Что поставил?
— Отлично!
Почти сразу из аудитории выходит и Влад, потрясает перед носами одногруппниц открытой зачеткой с «отл» и прорывается ко мне:
— Отпраздновать надо, а, Лика? — На его лице сияют облегчение, ликование и уверенность, и я подвисаю. Хороший мальчик, идеальный с головы до ног. Воспитанный и совсем пустой, как его гулкая холодная комната.
Молча смотрю на него, но сейчас будто вижу впервые — даже внешность его кажется не такой, какой виделась мне раньше. Я будто резко проснулась и никак не могу отдуплиться: с этим парнем у меня отношения, а у самой с груди еще не сошел засос, поставленный другим.
И надо бы расставить все точки над «и», но… только не сегодня. Кем я буду, если испорчу Владу такое настроение?
— Давай, — киваю. В конце концов, сотенка есть, за сок свой я и сама заплатить в состоянии.
В гардеробе Владик помогает мне одеться — галантно накидывает неформальскую косуху, облачается в пальто, налегает плечом на массивную дверь, берет меня за руку и выводит на холод.
Я покорно шлепаю за ним в неизвестном направлении по черно-белой городской слякоти.
— Влад, куда пойдем? — пытаюсь внести ясность, когда мы бодро проходим мимо студенческого кафе.
Не замедляя шага, Влад сообщает тоном, не терпящим возражений:
— Ко мне. Мама ждет. Она очень хочет еще раз с тобой пообщаться.
Это снова удар ниже пояса. Даже мой внутренний дядя Вася среагировать не успел, стареет…
Я всегда все держу под контролем. Когда нахожусь в нормальном состоянии… Но сегодня, по дороге к дому высокой культуры быта, собраться из пепла воедино мне ни за что не успеть.
Мама Влада с одного взгляда все про меня поймет, женщины сразу замечают такое… Ей только это и нужно — лишний раз убедиться, что я ее сыночку категорически не подхожу. Что я шалава подзаборная.
Ну и ладно. Так и быть, устрою ей праздник.
Но, поравнявшись в университетском сквере с первыми лавками, я едва не кричу во все воронье горло, потому что из-под земли черной тенью вырастает Сид.
***
Он быстро идет в нашу сторону.
— Рыжая, привет! На пару слов! — И глаза у него дурные, на мокром месте, жуткие. Под чем сейчас эта мразь?
В груди кто-то мечется, но все живое в ней умерло, только призраки ее и населяют.
Влад останавливается и крепче сжимает мою руку.
Сид подходит вплотную, но Влад заводит меня за спину и смотрит в ледяные глаза в упор:
— Ты еще кто такой? Что тебе нужно?
— Отвали, я не с тобой разговариваю. — Сид пытается обойти досадное препятствие, но Влад снова преграждает ему путь.
Один напирает, второй стоит как стена. И оба достали меня до чертиков.
— Отвали, — тихо повторяет Сид и прячет правую ладонь в карман косухи. Я знаю, что в нем лежит, и как лихо Сид с этим управляется. Знаю, что в итоге один из них останется изуродованным, а второй, даже несмотря на свой нежный возраст, надолго сядет.
Потому я и выдергиваю руку из руки Влада и выхожу вперед:
— Чего тебе, Сид? Привет.
— Объяснить мне ничего не хочешь? — Дергается он.
— Нет. — Мотаю головой.
— Что она тебе объяснять должна? — рычит Влад, а я вздрагиваю: как только заговорила с этим бледным недомерком, так про присутствие Влада забыла напрочь.
— Влад, — оборачиваюсь и умоляю я. — Иди домой, пожалуйста. Извинись за меня перед мамой… Завтра поговорим.
— Предлагаешь оставить тебя тут одну с этим ушлепком?!
— Все нормально, я его знаю!
Сид громко ржет:
— Знает вдоль и поперек, чувак!
У Влада багровеет лицо, он готов кинуться в драку, а Сид только беззаботно скалится и сжимает в кармане кастет.
— Я с ним пойду. Прости! — Подскакиваю к Сиду, беру его под ручку и при этом ловлю воздух ртом. Увожу его и ухожу сама, не оглядываясь.
Глава 33
Неподалеку расположен старый парк: огороженный участок города, заросший кустами и деревьями, населенный воронами и ржавыми каруселями, поставленными на вечный прикол.
Сид навострил лыжи именно туда.
На ходу он меня обнимает, но я повожу плечом и сбрасываю его клешню.
Мы останавливаемся, Сид пристально смотрит сверху вниз. Блин, а я и не замечала, как сильно он вырос с августа… И стал еще убийственней в своей необычной, дурной, с ног сбивающей красоте.
Но сердце устало от скачек. Бьется ровно. Равнодушно. Я так решила.
— Итак, Сид, я тебя слушаю! — Мой голос совсем не дрожит.
— Почему ты сбежала тогда? — заводится он, трясет меня, сверлит злющими глазами. — К нему? Так ты все же с ним, да?
Но я этот взгляд спокойно выдерживаю:
— Нет. Я не с ним.
— А с кем, рыжая?! Скажи ты мне… — Он срывается на крик, а с крика на шепот. — Может, со мной?..
— Я ни с кем. Я сама по себе.
— Будь со мной. Пожалуйста. — Он почти до синяков сжимает мне плечи.
— Нет.
— Почему нет?
— Тебе шестнадцать лет, Сид! — Я пытаюсь отвернуться, но он ловит мой взгляд:
— В апреле будет семнадцать!
— А мне почти восемнадцать.
— Ну и что?!! — кричит он. Бедный маленький мальчик. Циничная сволочь. Так тебе и надо.
— Ты… посмотри на себя, Сид. Посмотри, как ты живешь. Думаешь, я стану иметь с тобой дело? — Голос звенит на весь парк, распугивая городских голубей и ворон, многочисленных свидетелей моей над ним расправы. — Без вариантов, Сид. Ответ — «нет»!
Каждое слово расползается на сердце болезненным кровоточащим шрамом, но видеть Сида таким бледным, дерганым, еле живым — дорогого стоит.
Он освобождает мои руки из захвата своих и устало произносит:
— Понятно… Пошли со мной.
— Куда? — Я хлопаю глазами.
— Дело есть…
Сид идет походкой вразвалочку, по пути носом гриндера расхреначивает одиноко стоящую у бордюра бутылку и сворачивает в кусты. Я плетусь следом, будто на привязи.
На площадке с остовами ржавых каруселей, когда-то давно приносивших восторг и радость советским детям, Сид подходит к покосившейся билетной будке и открывает трухлявую дверь, с душераздирающим воплем петель та являет нам могильную черноту своих
