Как назло, именно сейчас в столовой ужинали несколькоблатных гурманов. И они громче других выразили свое неудовлетворение. Такгромко, что их вопли долетели до оперчасти. И Гладких как добросовестныйисполняющий обязанности начальника колонии был вынужден живо отреагировать иприйти практически через минуту.
— В чем дело, граждане заключенные?
— Сами крыс жрите!
Алюминиевая миска шлепнулась на пол, прямо под ноги хозяину.
— Всем немедленно вернуться за столы и закончить ужин!Отказ от приема пищи расцениваю как неповиновение и нарушение режима!
— Пошел ты!.. Лучше в ШИЗО париться, чем крыс хавать!
Грубиян тут же получил от кума мастерский хук в челюсть.
— За стол, я сказал!..
К несчастью, получивший по физиономии оказался блатным.И — по понятиям — в обязательном порядке был вынужден ответить. Законпредков. Иначе какой ты, на хрен, блатной? Так, фантик от ириски…
Он и ответил. Прямым слева. Фуражка Гладких улетела на пол,а он сам — под стол. Но кум, разумеется, пришел в ресторан не один, а свооруженными спецсредствами бодигардами. Почти вся рота охраны. Как действоватьв подобных ситуациях, те знали превосходно — за спиной десятки репетиций.Вынутые из ножен дубинки, поднятые щиты, взведенные газовые баллончики.
— Всем стоять!..
Блатной получил спецсредством в кадык и больше не блатовал.Гладких поднялся с пола, брезгливо отряхнулся и, прижимая платок к разбитойгубе, повторил:
— Я сказал, всем вернуться за стол и закончить ужин!Этого в карцер. Повара — в оперчасть!
Срочно изолировать повара нужно было вовсе не для того,чтобы выяснить, как в макароны попала крыса. Гладких прекрасно понимал, что дозавтрака кулинар-затейник вряд ли дотянет. А нам не надо случайных жертв.
Но заканчивать ужин заключенные категорически не желали. Нестолько из-за крысы, сколько из-за отношения. Получается, раз мы в неволе, тоуже и не люди, а свиньи. Ладно б кум по-человечески поговорил, успокоил,пообещал разобраться, а то сразу в морду. Филиппыч такого себе никогда непозволял. Да, стишки бестолковые заставлял разучивать, но чтоб с ходу в морду…А этот прыщик второй день у власти — и сразу беспредел. А не ответишь, таки сядет на шею!
Поэтому миски со свежей крысятиной по-прежнему летели напол.
— Не будем жрать!
Это был бунт. Кровавый и беспощадный. А с бунтовщикаминикаких переговоров! Бунтовщиков в карцер и на плаху!
В толпе Федор Васильевич заметил Кольцова. Тот тоже неспешил возвращаться к трапезе.
«Ага, наш пострел везде поспел! Ладно…»
На обратном пути Гладких завернул в санчасть — оказатьсебе первую медицинскую помощь и документально зафиксировать телесныеповреждения. Чтобы все было по закону.
Потом из кабинета он связался с командиром тихомирского«Тайфуна».
— В колонии бунт. Отказ от приема пищи. Нападение наначальника. То есть на меня. Срочно нужны ваши бойцы для усмирения ипрофилактики. Ждем с нетерпением к часу ночи. Встретим хлебом-солью.
Командир пообещал прибыть лично. Докладывать в управление обеспорядке Федор Васильевич пока не стал. Потом всегда можно найти оправдание.Мол, забыл по неопытности или хотел разобраться самостоятельно.
Затем Гладких предупредил командира роты охраны, что ночьюпредстоит серьезная профилактическая операция. Велел разминаться и дразнитьсобак. Своих подчиненных оперов, наоборот, отправил по домам. Лишние свидетелиреволюции не нужны.
Что ж, теперь поглядим, чья власть уважаемей… И кто здесьнастоящий авторитет.
* * *
Поднятый по тревоге «Тайфун» примчался в колонию безчетверти полночь на двух автобусах. Сергей Гагарин, командир этого грозногоподразделения, оставил своих бойцов в шлюзе, а сам отправился к хозяину.Обещанного хлеба-соли не было — Гладких озабоченным голосом докладывалкому-то оперативную обстановку. Командир роты охраны сидел на стуле вбронежилете, поставив автомат между ног.
— Да, да… Хватит церемониться! Уже доигрались вдемократию, ёпть! Думают, раз Вышкин в отпуске, можно борзеть! Они завтрабассейн вместо плаца потребуют вырыть и песочку пляжного привезти!.. Еще разповторяю — колония вышла из подчинения… Так… Понял. Да, «Тайфун» ужездесь. Хорошо… Конечно, доложу. Отбой.
Федор Васильевич бросил трубку, протянул руку прибывшемукомандиру.
— Привет, Сергей.
Офицеры были знакомы: «Тайфун» регулярно наведывался в лагерь,в основном для тренировок, крайне редко — для работы. Колония считаласьотносительно спокойной, Вышкин добивался дисциплины в основном не силовыми, аполитическими методами.
Гладких повторил страшный рассказ, добавив в него ярких исочных красок и мрачных эпитетов. По всему выходило, что положение в зоне покане критическое, но, если не принять срочных мер, кризис наступит и последствиябудут устрашающими.
— Из управы приказали действовать жестко, — онкивнул на телефон, — чтобы прочувствовали.
— Это можно, — усмехнулся Гагарин, почесываякулак. Он хоть и не был жестким человеком, но прекрасно понимал, что безсиловых методов в лагерях никуда. Контингент, как правило, доброго отношения непонимает: один раз проявишь лояльность — вконец оборзеют. Как говорится,куда зэка ни целуй — везде задница. Правда, от ненужного беспределаГагарин своих бойцов отучал — все-таки заключенные, как ни крути, тожелюди, и всех под одну дубинку причесывать нельзя.
Гладких подошел к схеме территории лагеря, украшающей серуюстену.
— Начнем часика в четыре. Самый сон. Зачинщики живутздесь… — Федор Васильевич, словно учитель, ткнул авторучкой-указкой наодин из бараков. — Вот это актив, его можно не трогать. Выводим всех налокалки и, как говорится, проводим исправительно-воспитательную беседу насвежем воздухе.
Гладких вернулся к столу, протянул Сергею личную карточкузаключенного.
— Это зачинщик. Кличка — Сумрак. Его доставишь комне.
— Сделаем! — легко пообещал Гагарин.
— Он резкий и с гонором, — предупредилГладких. — Не расслабляйтесь! Его койка последняя в правом ряду.
— Редкий отморозок, — подтвердил командирохраны. — Всю жизнь по зонам — нарушение режима да неповиновение…
— Мы никогда не расслабляемся. — Сергей запомниллицо Сумарокова и протянул карточку куму. — Какие еще бараки окучивать?
— Третий и пятый. Остальными займется охрана.
