прикурил. И как-то случайно поджог рулон ткани.
Даже Стефан не спешил его спасать. Видимо, тоже сердился. Стефан любил воспитывать, как будто Этьен был одним из его бедных детей.
Он спал, когда, словно в ужастике, почувствовал, что у него за спиной стоит кто-то. Скорее всего, просто громыхающая дверь разбудила его. Этьен не испугался, а обрадовался. Его в последнее время много чего радовало.
Единственным плюсом карцера было отсутствие работы. Этьен все время спал, прерываясь только на скудную еду. Только от железа болела спина, а руки и ноги постоянно затекали и замерзали. На полу и то мягче было. Но на полу было очень холодно.
За ним пришли, это он понял. С энтузиазмом поднялся и тут же стер глупую и идиотскую улыбку со своего лица. Он честно забыл, что Генри все еще здесь работает. Этьену стало неловко за промелькнувшую на лице радость.
— Что надо от меня? — Этьен сонно сощурил глаза, совершенно как старик с больной спиной уселся на железной полке и привалился к стене.
— Ты снова за старое взялся? — Бартон очень некрасиво ухмыльнулся, упер руки в бока, как коп из фильмов. Вдобавок навис над Этьеном, как гора над букашкой.
— Я за старое возьмусь, когда тебе глотку перережу, понял? — Бартон продолжал ухмыляться. — Отвали от меня.
— Нет уж. — Бартон стал серьезным. — Ладно, что ты хочешь?
— Только что сказал.
— Давай, я тебя выпущу отсюда.
— Давай. — Этьен кивнул головой, потом сел ровно и с подозрением посмотрел на Генри. — Что тебе надо?
— Давай по-старому.
Этьен взяла злость.
— Соси. Как же твой дружок-любовничек?
— Мы давно разошлись.
Этьен почувствовал, как рад этому. Пускай Генри пострадает. И пострадает как можно больше. И уж точно он не кинется ему на шею. Ему доставляет большое удовольствие смотреть на такую жалкую рожу Генри, когда он перестает строить из себя крутого чувака.
— Дверь там. — Этьен махнул рукой.
— Ой, ну хватит цену себе набивать, — Бартон приблизился еще ближе, распустил свои руки, посмев прикоснуться к Этьену. — Недотрога, что ли?
— Отвали! — Этьен извернулся, но Бартон всегда был сильнее, а иногда и настойчивее. Он поймал Этьена сразу за обе руки, стащил куда-то на край полки и сам оказался почти вплотную к нему.
— Сука, отстань, сказал же тебе!
Этьен вскочил, но только этого и добился. Бартон был зол и, вероятно, хотел просто быстрого траха. Этьен никогда не мог подумать, что Генри может оказаться таким скотом.
От Бартона чуть заметно несло алкоголем. Как и от Макса тогда. Этьен зажмурился и сжался весь, боясь повторения всего этого. Ему было неприятно, когда к нему так настойчиво лезут. Макс его изнасиловал, оправдал все это любовью, а потом и забыл обо всем этом, когда протрезвел. Этьен еще пару месяцев прятался от Сэма и боялся того, что Макс заделал ему ребенка. Но все обошлось.
Пусть на него показывали в приюте пальцем, когда считали, что в таком возрасте спать с кем-то зазорно, а потом, через год, смотрели с тайным интересом, но все равно особо правильные продолжали корчить свои рожи, он считал что имеет право сам решать, кому давать, а кому нет.
Генри прижал его к стене и заткнул своей взмокшей от напряжения ладонью рот. Этьен тут же принялся кусаться, и вообще, делать много шума. Но Генри и здесь умел почти обездвижить.
— Сделаешь это, — прошептал Этьен, — я тебя ненавидеть буду.
Этьен не то чтобы любил драться, но любил защищать себя. Тем более, сейчас, когда его тошнило от Бартона, который принимал все это за какую-то игру и еще улыбался довольной улыбкой.
У Бартона было всего две руки. Их не хватало, чтобы полностью удержать Этьена. И хотя тот никогда и не помышлял шарить у кого-то по карманам, но быстро сумел залезть под куртку Генри. Тот если и почувствовал, то подумал, что Этьен все-таки сдался и решил приобнять его.
Все это заняло несколько долгих секунд, но, в конце концов, Этьен достал настоящий пистолет Бартона, который тот иногда носил с собой. Вопрос о том, что за это будет, не рассматривался.
Генри замер, как самое настоящее сыкло.
— Не пытайся так делать. — Зло прошипел Этьен, как только его рот освободила ладонь Генри. — Я так не люблю. Он на предохранителе? — Этьен не собирался стрелять, только если сильно рассердится и больше не сможет себя контролировать. Два года с Сэмом и его друзьями научили Этьена не только ремонтировать тачки, но и палить по банкам на пустыре из боевого пистолета.
— Ты с ума сошел? — Генри отступил назад, давая наконец-то вздохнуть нормально. Этьену было весело, хотя он уже понимал, что делает что-то не то. Он просто не хотел, чтобы его кто-то тронул еще раз без его позволения. Он бы убил. Этьен знал, что он мог убить, стоило его только довести до нужного состояния.
— Как ты меня уже достал!
— Отдай пистолет. — Ласково попросил вмиг протрезвевший Генри.
— Нет!
Этьен уже начинал плакать. Они стояли совсем близко. Пушка целилась в Генри почти в упор. И если Генри хоть немного соответствовал своей профессии, то должен знать, как все это быстро прекратить.
Но и ему должно быть страшно.
— Ладно, я уйду, только уймись.
Этьен дышал слишком часто.
— Дай сюда. — Генри медленно потянулся к нему.
Ему было смешно, когда Генри сумел быстро отобрать у него пушку и больно выкрутить руку. Так было лучше. Этьен дернулся, но стало спокойней, когда пистолет оказался в руках у Генри, который не был склонен к бессмысленной стрельбе.
— Ты сам меня выбесил. — Успел сказать Этьен.
— Ты… — Выдохнул Генри со злобой. Потом голова Этьена встретилась или со стеной, или с железным краем полки, на которой он спал.
Его давно уже так не били, еще со времен Тори.
Генри ушел, когда Этьен схватился за голову и свернулся на полу калачиком.
Больше Бартон не появлялся.
Глава 7
Если в шестнадцать лет он чувствовал себя взрослым человеком, то в двадцать один он почувствовал себя столетним стариком.
Когда ему было всего несколько дней, он оказался на огромной городской свалке. Нашли его, наверное, почти сразу, раз в тот мороз он отделался лишь обморожением. Его многие могли пожалеть, услышав эту историю, а Этьену это доставляло только какое-то странное удовольствие, видеть, как люди представляли его жизнь намного хуже, чем она была на самом деле.
Его настоящего родителя не нашли. Это Этьен узнал уже в четырнадцать лет.
И постепенно перехотелось разговаривать на эту тему. В
