нечего сказать, против.
— Ты принцесска, которая любит танцевать на полянке, но… — Алексей Романович окидывает меня разочарованным взглядом и вновь всматривается в мои глаза, — ты не королева. Та готова спалить королевство спустя столько лет… Удачи, — насмешливо ухмыляется, — начинай свою принцессочью истерику, и посмотрим, что из этого получится. Мне даже любопытно, как поступит
Богдан. Он же больше не влюбленный дурной мальчишка, верно?
Глава 24. Потерять все
Богдан обрисовал мне перспективы, если я начну истерить. Закроет, поставит охрану, а потом, возможно, задумается над тем, что нашему третьему ребенку не нужна такая принцесса-истеричка.
Не планирует он больше скакать вокруг меня, оберегать от жестокого мира и сам теперь не станет играть любящего заботливого мужа.
Утром я была женщиной, жизни которой позавидует любая другая, а сейчас я среди руин.
Слабая, никчемная и без покровительства мужа, с которым мы сейчас у той грани, за которой мы можем стать врагами.
Он задавит меня, как блоху, если решит, что я больше не его семья.
Что мне делать?
Я и сама понимаю, что истерики — не вариант, но опустить голову и сделать вид, что ничего не знаю, я тоже не смогу.
Я должна выстроить сейчас с Богданом осторожный и сдержанный диалог в котором я смогу его вывести к тому, что я — не враг. И не истеричка, которую надо наказывать.
Надо успокоиться.
— Ладно, пап, — доносится из-за входной двери голос Аркаши. — Я буду к ужину…
Но мне правда обязательно быть?
— Обязательно, — слышу голос Богдана. — Семейные ужины, Аркадий, это не блажь.
— Да знаю я, — недовольно тянет Аркадий, — знаю.
Медленно поворачиваю ручку и вхожу в дом. Аркадий сует ноги в кроссовки и оглядывается:
— Мам, может, ты скажешь папе, что я могу сегодня пропустить ужин?
— Такие вопросы ты должен сам с отцом решать, — отставляю сумку в сторону и стягиваю с шеи шарфик. — Сам объясни, почему ты хочешь пропустить ужин.
Голос у меня блеклый и уставший.
Я бы сама отказалась от ужина, но у меня нет такого права. Я должна быть осторожной.
— Шататься по городу с братанами, — к нам из гостиной выходит Богдан, — это не причина пропускать сегодняшний ужин.
На нем — белая футболка, тонкие хлопковые штаны и домашние тапочки. Такой весь большой и уютный.
Подплывает ко мне и помогает снять тренч. Не сопротивляюсь.
— Понял, — вздыхает Аркадий, — ужин — это святое.
Задумываюсь.
Сам Богдан пропускал святые ужины, на страже которых сейчас ревностно стоит. У него были командировки и деловые встречи, а они могли задержать нашего папочку до позднего вечера.
— А на ужин что будет? — Аркадий обращается ко мне и накидывает на плечи кожаную куртку.
Точно.
Я туг мама и хозяйка.
— Не знаю, — тихо отвечаю я и аккуратно разуваюсь из туфель. — Богдан придерживает меня за локоть.
Какой заботливый.
— Ладно, я пошел.
Аркадий выскакивает на крыльцо. Щелкает язычок замка, и мы опять остаемся с Богданом один на один.
Повзрослеть, значит?
— Твой папа приостановит передачу своего королевства в твои руки, — семеню вгостиную. — Я
ему подпортила пенсию.
— Это было ожидаемо, — отзывается Богдан без тени раздражения или гнева.
Я оглядываюсь.
— Удивлена? — спрашивает он.
Я хочу кинуть Богдану в лицо, что при разводе мне ничего от него не надо. Я лишь хочу свободы от него, но я опять вызову в нем вспышку агрессии.
Он однажды, когда делился мудростью с сыном, сказал, что на переговорах со сложными инвесторами нужно быть спокойным, как дрессировщик с хищниками.
Надо знать и помнить свою цель, и уверенно вести “жертв” к тому итогу, который будем нам выгоден.
Никаких эмоций. Нельзя раздражаться, паниковать, боятся или обижаться на упрямство тех, кто не хочет просто так отдавать блага.
В его случае он говорил о деньгах, а в моем — я хочу добиться развода с наименьшими потерями.
— Удивлена, — соглашаюсь я, — у меня сегодня весь день очень удивительный, Богдан. Твоя внебрачная дочь, мой папа-игрок, долги моей семьи и ты… весь такой благородный… — хмыкаю и замолкаю, потому что начинаю злиться.
А эмоции сейчас лишние.
— Мой отец тебя обидел?
— Нет, — тихо отвечаю я. — На правду не обижаются.
— А какая была правда, Люба?
— Что я останусь ни с чем, — немного прищуриваюсь, — и что вы меня сожрете, если буду громко вякать.
— Интересно, — делает ко мне шаг, — ты испугалась?
Домашний и уютный мужик в домашних тапочках за мгновение обращается в хищного монстра с внимательным и цепким взором.
— Это ты мне ответь, — я не отвожу взгляда, — мне стоит бояться? М? — делаю паузу и уточняю.
— Тебя бояться.
Несколько секунд молчания, и тихий ответ, от которого я покрываюсь холодными мурашками от головы до пят:
— Да, стоит.
Тоже не отводит взгляда. Жутко. Вот он какой на самом деле мой муж Абрамов Богдан
Алексеевич.
Он был мягким и нежным с дурочкой, которая жила во лжи, а с женщиной, узнавшей правду, он, наконец, может убрать с лица маску с ласковой улыбкой.
— Твоему отцу очень любопытно, как ты поступишь со мной, если я начну истерить, — медленно выдыхаю, с трудом сдерживая в себе слезы. — И ты не думаешь, что тебе будет выгодно взять со мной развестись, а после, наконец, получить в свои руки семейное дело, м? Самому стать королем? Зачем я тебе? Если так подумать, то ты из-за меня продолжаешь быть у отца на побегушках.
— Как интересно, — он проходит мимо, — на побегушках? — оборачивается. — Знаешь, Люб, побегушки, как ты сказала, будут поважнее счетов в банке и недвижимости. Связи — это главное, и все свои связи отец мне давно передал.
Останусь без ничего, то поднимусь, и мой отец знает это.
