Я помчался обратно в комнату, успел как раз вовремя. Маленький братец, забравшись на стул, пытался вытащить гитару, покоившуюся на шкафу. Я схватил одной рукой гитару, второй рукой подхватил брата, спустил на землю.
— Что, поиграть хочешь? — спросил я.
— Хочу! — воскликнул Максимушка.
Ладно, раз обещал, буду учить.
Проверил настройку, немного размял пальцы обычными своими вертушками и переборами фламенко, подтянул сволочную третью струну, которая по своему обыкновению уползла со строя. Протянул гитару Максимке.
— Садись, будем играть вместе, — сказал я.
В комнату заглянула мать с ножом в руке.
— Сашка! Картошку надо почистить! — приказным тоном заявила она. — Подождёт ваша гитара!
Максимка не успел даже коснуться струн. Пришлось забирать у него инструмент, и он клещом вцепился в гитару, тут же используя старое проверенное средство. Плач. Максимка захныкал так, будто я отнимал у него не просто гитару, а любимую игрушку, верную подругу.
Я выразительно посмотрел на мать, мол, гляди, до чего ребёнка довела. Она поиграла желваками, прищурилась, глядя по очереди на двойняшек. Те моментально прикинулись занятыми.
— Таня! Ком цу мир! — приказала мать. — Почистишь, потом продолжишь своё, там немного, кастрюля всего.
Ура, спасибо, Максимушка, я спасён. Я ещё сделаю из тебя виртуоза, гитарного героя. Но это потом. Сначала разучим кузнечика.
Глава 8
Утром мы снова тащились в школу втроём, и я взвалил на свой многострадальный горб аж три портфеля разом. Я на своей раскладушке не выспался, поэтому был злой и мрачный. Шли молча. Тем более, что утро выдалось прохладным и зябким. А ещё я подумал, что мне ещё целый год придётся вот так ходить и в снег, и в дождь, и в слякоть, подниматься к первому уроку, и вся ностальгия по школьным годам улетучилась в один момент.
В класс я вошёл минут за пять до урока, вяло поздоровался с присутствующими, уселся за первую парту. Устроился поудобнее, положив голову на руки и надеясь урвать хотя бы минутку сна.
Появление Вари я скорее ощутил, нежели увидел или услышал. В класс она вошла, ни с кем не здороваясь. На бойкот это не было похоже, но её существования словно не замечали.
— Привет, — сказал я, приподнимая голову.
— Привет, — улыбнулась Варя, роясь в сумке. — Как твои успехи? Вспоминается что-нибудь?
— Пока нет, — сказал я.
Она вдруг повернулась и внимательно всмотрелась в моё лицо, будто пытаясь понять, что в нём изменилось.
— Значит, буду опять помогать, — сказала она.
— Не знаю даже, что бы я без тебя делал, — сказал я.
Класс постепенно заполнялся народом, а почти одновременно со звонком вошла и учительница, пожилая строгая дама с седыми короткими волосами. Весь класс поднялся на ноги.
— А, Таранов, явились наконец? — сварливо поинтересовалась она, завидев меня. — Если вы думаете, что пропуски занятий позволят вам лучше подготовиться к экзамену, то вас ждёт разочарование.
Кажется, это и есть та самая Кобра. Капитолина Григорьевна.
— А ведь с вас, Александр, спрос будет особый, — добавила учительница.
Интересно, почему это.
— Капитолина Григорьевна, мне, как советскому человеку, воспитанному в духе коллективизма, совершенно непонятно «особое отношение» на экзамене, — сказал я.
— Как это? Всё-таки испугались поступать на физмат? — удивилась Кобра.
Пафос и ирония в моих словах нисколько её не смутили. Зато одноклассники начали удивлённо перешёптываться.
— Садитесь, — приказала Кобра, решив больше не тратить время. — Сегодняшняя тема урока… Открываем тетрадки и записываем, вас, Горохов, тоже касается…
На этом уроке класс вёл себя удивительно тихо, беспрекословно выполняя все требования Кобры. Я тоже не осмелился в открытую перешёптываться с Варей, ограничился запиской.
«Подскажи, к кому насчёт ВИА подойти»
Варя оторвалась на секунду от упражнения, задумчиво посмотрела на меня, а потом стрельнула глазами на Кобру.
Ох. Немножко неожиданно. Вот уж кто точно не разрешит играть хеви-метал в стенах её школы. Ладно, попробовать всё равно надо.
Я дождался конца урока, сосредоточившись на задачках по алгебре, а после звонка подошёл к Кобре.
— Решили всё-таки взять дополнительные занятия, Александр? — не отрывая взгляда от своей писанины, спросила учительница. — Похвальное стремление.
— Кхм… Нет, я по другому вопросу, — сказал я. — Хочу собрать вокально-инструментальный ансамбль.
Капитолина Григорьевна даже отложила ручку. Глянула строго поверх очков.
— Ансамбль? — переспросила она.
— Вокально-инструментальный, — сказал я.
Учительница поправила очки, почесала кончик носа, задумчиво хмыкнула.
— Знаете, Александр, это очень неожиданный вопрос. Особенно от вас, вы же всегда были физиком, а не лириком, — сказала она. — Но запрещать я, конечно, не могу, к тому же у нас уже третий год нет школьного ансамбля. Даже на конкурс самодеятельности отправлять некого.
Я внимательно слушал каждое слово.
— Вот только ансамблю нужен руководитель, а Иван Данилыч в прошлом году вышел на пенсию… Надо подумать, — сказала она. — Если кто-то из учителей согласится…
— Учитель пения? — хмыкнул я, снова вспоминая знаменитую песню.
Кобра фыркнула.
— Это вряд ли… — пробормотала она, не вдаваясь в подробности.
Понятно, музыкант или бухает по-чёрному, или кладёт болт на трудовые обязанности. А может, и то, и другое одновременно.
— Может, Любочка… То есть, Любовь Георгиевна, — задумалась Кобра. — Спросите у неё, Саша. Она, кажется, заканчивала музыкалку. И ей как раз нужны внеклассные занятия.
— И если она согласится? — спросил я.
— То сможете начать репетировать, — сказала Кобра. — На школьных танцах играть вы вряд ли будете, не успеете… А вот к ноябрьскому конкурсу должны будете разучить несколько песен.
— Разучим! — бодро отозвался я. — Спасибо огромное!
—
