наоборот?
Моргана, вздрогнув от неожиданности, оборачивается.
Мерлин сидит на земле, прислонившись спиной к стволу дерева, на котором болтается труп повешенного рыцаря в заржавевших доспехах. Железные пластины скрежещут, когда ветер теребит веревку. Волшебник и сам выглядит как покойник, но, похоже, это его мало заботит.
Он курит и чертит на снегу знаки. Закончив писать, со вкусом выпускает колечками дым и щурится на Моргану с обычной насмешкой.
– Этого никогда не будет, знаешь, – произносит он беззаботным тоном. – Твои старые друзья просчитались, они могут погубить Камелот и Артура, но все равно не вернутся в мир. Люди укоренились в нем слишком крепко, а они отказываются это понять. Я-то понял уже давно, поэтому здесь, – он обводит рукою вокруг себя, – меня уже нет.
Из его бледного рта вылетают еще несколько дымных колец, и каждое из них смеется:
– Впрочем, Фейри всегда были немного идиотами.
Мертвец, висящий на ветке, согласно поскрипывает, хлопья ржавчины сыплются с его доспехов.
Волшебник, докурив, смачно сплевывает и поднимается с места. Вертит шеей, хрустя позвонками, и засовывает руки в карманы штанов. Теперь он словно не замечает Моргану, смотрит сквозь нее в пустоту.
– Авалон, – произносит он напевно и мягко. – Яблочный остров, где исцеляются раны и время не умирает, но течет так медленно, что за один его миг во внешнем мире минуют эпохи. Если бы люди могли его отыскать, их души бы переродились. Но проникнуть на Авалон может лишь чародей… – Напевный голос обретает привычные острые края, и Мерлин как-то раздраженно дергает плечами, будто с кем-то спорит. – Ну да, какая-то девица в зеленом довезет его в лодке, это упомянуто в одном стихотворении, хотя черт их знает, этих поэтов, откуда они берут свою муру.{8}
Столько раз он исчезал перед ее глазами, а сейчас, что-то насвистывая, просто уходит, не прощаясь и не оглядываясь, в коридор холодной ночи, слабо освещенный безжизненной луной на грязном небе.
Моргана, присев на корточки, пытается разобрать надпись, оставленную волшебником на рыхлом снегу.
Когда она просыпается, слова серебрятся на изнанке ее век.
«Hic jacet Arthurus rex quondam rexque futures».{9}
Небо над Каммланом пылает.
Столь щедрое жертвоприношение было свершено, и солнце, старый бог, восстало над удобренной землей.
Моргана пробирается среди завалов трупов по огромному полю, на которое льется багровая кровь заката, расплескиваясь на грязных лицах и начищенных до зеркального блеска рыцарских латах, рыцари, рыцари, воины лежат в обнимку…
И Артур с Мордредом, отец и сын, слиты в единственном своем объятии копьем и мечом, которыми они пронзили друг друга.
Зачарованные ножны Экскалибура срезаны, и Артур истекает кровью.
Мордред уже мертв. Моргана склоняется над ним, стирает жирную черную землю, пыль и бурую кровь с белого лица, и ей открывается улыбка, какой она не видела у своего сына: тишина и нежность в уголках еще ярких губ. «Самоубийство – это единственная философская проблема». Он решил ее блестяще, как и все, что делал.
Она отдает приказы, и несколько оставшихся в живых рыцарей подчиняются этой властной, грозной и прекрасной молодой даме, что велит отнести умирающего Артура в лодку, привязанную у берега озера. Один из рыцарей смутно помнит, что перед началом битвы не замечал этой серой глади невдалеке от поля сражения, но он был столь взволнован предстоящей схваткой, что, должно быть, зрение его помутилось от воинского пыла.
Лодка отчаливает, и чем дальше она плывет, тем слабее чувствует себя Моргана. Ее пальцы дрожат, когда она вынимает Экскалибур из судорожно сжатых рук Артура и швыряет меч во все ярче зеленеющие воды.
– Он вернется к тебе, когда снова будет нужен, – обещает она брату, устраивая его разбитую голову на своих коленях.
Артур постарел от лет и несчастий, волосы и борода посерели, его обожженное горем сердце все медленнее гонит кровь, а кожа сделалась цвета зимы, изгнавшей солнечные поцелуи. Сквозь его ужасные раны вытекает живое тепло. Но он еще не мертв, она слышит его дыхание.
– Я люблю тебя, милый брат, – признается она наконец, гладя его бедную голову, его бедный остывающий рот, его бедные руки с разбухшими венами и артритными суставами, которые она могла бы исцелить, но вскоре исцеление придет к нему само, да и сила той магии затмит то, что может сделать Моргана.
– Каждый должен следовать своему предназначению. – Она кусает губы, давя приступ острой боли, истязающей ее тело.
Волны, сверкающие дивной изумрудной глубиной, спокойно плещутся за кормой лодки, плывущей по озеру Маленьких камней, которое перенесла Моргана к Каммланскому полю. Озеро, каким оно было века назад…
В священной зеленой роще на берегу поют птицы, и жизнерадостное настойчивое «чик-чирик» будит короля, которому чудится, что он очнулся в Камелоте после бурного пира, где выпил больше положенного, потому немного шумит в затылке и давит виски.
Ресницы запорошены тяжелым ало-золотым светом, и мир поначалу дробится пред его взором. Прояснившимся зрением он видит склонившуюся над ним безобразную старуху, столь древнюю и ветхую, что чудо еще, как она жива. С желтой лысой головы свисают несколько белоснежных прядей, почерневший рот провалился внутрь изжеванного лица. Глаза под пленками бельм слепы, но устремлены на Артура. Его ноющая голова покоится на ее костлявых коленях, торчащих из-под складок истлевшего зеленого шелка, и она поглаживает его грудь скрюченными птичьими лапками.
Артур едва не отшатывается, но замечает слезы, катящиеся из слепых глаз, и чувствует, как сотрясается сухое тельце в беззвучных рыданиях.
– Леди! – восклицает король рыцарей, поднимаясь в лодке. – Во имя Господа нашего, скажите, от чего вы пришли в такое расстройство?
Заслышав его голос, старуха изумленно вскрикивает, невидяще шарит вокруг руками и бормочет:
– Очнулся, он очнулся… Ты говорил: «Проникнуть на Авалон может лишь чародей», но я сама догадалась, что врата вели через Ллин Керег Бах… У меня получилось, ты слышишь?
Слова смазываются в шамкающем рту, и король едва может разобрать ее бессвязный лепет.
Он оглушен событиями, не может вспомнить, как очутился в этой барке, не понимает, отчего та плывет без гребцов и паруса, и не знает, куда направляется по праздничной зелени вод чрез рубиновую галерею заката.
Но рыцарь должен спасать тех, кто попал в беду, и он, как всегда, собирается это сделать.
– Кто вы? – ласково спрашивает он старуху. – Могу ли я вам помочь?
Но она только заливается слезами и мелко дрожит, жалкие выдохи сыплются с черных
