мать, отходя от своего ткацкого станка и обнимая меня за плечи, – если есть юноша, привлекший твое внимание на одном из праздников, – тот, кто занимает твои мысли и бередит душу перед сном, – скажи мне. Если его семья подойдет… Мы хотим, чтобы ты была счастлива.
Я обняла ее в ответ.
– Я знаю. Спасибо.
Она отпустила меня и снова взялась за работу.
– Подумай об этом. Можешь назвать пару-тройку имен. Это нам очень поможет.
Поскольку я не могла предвидеть возможное будущее, уверенности не было, но, если у нас с Эвром все получится, я наверняка выйду замуж. Ради счастья себя будущей надо было выбрать того, кто вызывает мое восхищение и приязнь.
Работая за станком, я вспоминала юношей, которых видела на соревнованиях. Этот был проворным; тот по красоте мог сравниться с богами; другой с достоинством принимал поражение; некоторые были друзьями Гектора, что явно говорило в их пользу.
Вот только каждый раз, представляя их лица, я невольно добавляла им кудрявую бороду и ассиметричные брови.
11
Прежде чем уснуть той ночью, я мучительно перебирала в уме юных троянцев. Поскольку ни один из тех, кто мне нравился, не пережил бы войну, я выбрала троих, просто чтобы назвать их маме. Все они были храбрыми, красивыми и добрыми к своим сестрам. Утром мама поблагодарила меня и сказала, что одобряет мой выбор.
Я не могла попросить у нее или отца разрешения отправиться в Спарту, потому что в этом мне бы точно отказали.
Когда я не вернусь из священной рощи, мои родители придут в ужас. Они места себе не будут находить от горя, и ко времени моего возвращения наверняка сочтут меня погибшей.
Если бы только я могла рассказать им так, чтобы мне поверили, – но тогда и покидать их не было бы никакой нужды.
В день отбытия, еще засветло, я порадовала Майру сахарной косточкой, которую оставила в женской половине дома. Я не хотела, чтобы она последовала за мной и голодала у восточных ворот, ожидая моего возвращения. Верная гончая осталась лежать на верхней ступеньке лестницы, зажав в лапах угощение, и смотрела, как я ухожу.
Не удержавшись, я вернулась и опустилась рядом с ней на колени.
– Я делаю это и ради тебя тоже. Если мы спасем Трою, мне не придется отдавать тебя.
Она завиляла хвостом. Погладив любимицу, я наконец спустилась вниз.
Когда я вышла из дворца, меня окутал дождь и грохот бури. Эвр заверил меня, что это ненастье не его рук дело.
Ох! Неужели Аполлон настроил против меня Зевса и его молнии?
Дрожащими пальцами я обвязал пояс Геры вокруг нас с Эвром. Я надеялась, что, если Зевс и правда меня ненавидит, к безвинной Трое он не испытывает того же отвращения.
Когда мы поднялись в воздух, оказалось, что тучи клубились не до самой горы Олимп. Небо над ними было стальным, а сверху облака оказались окрашены розовым рассветом и походили на неровную почву, достаточно плотную, чтобы удержать вес целого быка.
Мы все еще могли вернуться. Меня бы не хватились до самого вечера. Если отступим, мать и отец не пострадают от ужаса и горя, что я собиралась им причинить. Я могла бы остаться дома и ждать войны, зная, что скорее всего все равно не смогла бы ее предотвратить.
Воздух над облаками был настолько холодным, что у меня застучали зубы. В дорогу я надела гиматий[7], но дождь промочил его насквозь, и теперь он не согревал, а, напротив, только усиливал сырость.
Весь день и всю ночь мы летели над морем. Когда гиматий наконец высох, стало немного теплее, и я смогла думать.
Поверят ли греки моим пророчествам?
Вряд ли, но нам еще предстоит это выяснить.
Вскоре после прибытия Париса в Спарту Менелай должен будет уехать на похороны своего деда на далеком острове Крит. В его отсутствие Парис и Елена влюбятся друг в друга и сбегут до возвращения царя.
Что я могла сделать? Идей у меня было немало: держать их порознь. Рассказать Елене об Эноне и о том, как сильно Парис ее любит. Описать их сына. Напомнить Парису, насколько Энона прекраснее Елены, и как ему повезло заполучить в жены нимфу. Рассказать, как важна для него семья. Указать Елене на его слабый подбородок. Пересказать слова Эвра о том, что Парис на самом деле ленивый и трусливый.
Как я могла потерпеть неудачу?
Следующие два дня мы двигались на юго-запад. Я так привыкла к полету и даже близости Эвра, что приноровилась спать, прижимаясь к его спине. Когда мы чувствовали голод, Эвр находил место для приземления, где его ветер мог обтрясти финиковую пальму, инжирный куст, виноградную лозу или миндальное дерево и собрать нам достаточно фруктов и орехов. Моим любимым угощением были финики. Дома мы обычно ели их сушеными, но мне гораздо больше нравились свежие, прямиком с дерева.
Во время нашей первой трапезы, когда я выразила беспокойство, что мы воруем у крестьянина, Эвр только беззаботно отмахнулся.
– Я приношу дождь. Без меня ни один земледелец не смог бы вырастить свой урожай. Большинство смертных должны мне гораздо больше подношений, чем я в итоге получаю.
Однако крестьянин не рассчитывал, что мы съедим его урожай. Судя по всему, у смертных и богов были разные представления о том, что правильно, а что нет.
Мы расположились на пологом лугу на окраине фруктового сада. Земли в этих краях оказались зеленее, чем дома, и почва была не такой сухой.
Я воткнула в землю финиковую косточку. Может быть, она прорастет.
– Как ты выбираешь, куда наслать дождь и насколько сильным он должен быть?
Бог нахмурился.
– Когда слишком долго не дует сильный ветер или не идет дождь, мои ребра болят, словно что-то давит на них изнутри. Тогда я просто вынужден выпустить их, даже если ветер или дождь окажутся слишком сильными. Разве это плохо? – Он смахнул виноградные веточки с колен. – Это и правда плохо.
Вороны Аполлона приземлились и начали есть его порцию инжира. Когда бог попытался их прогнать, птицы уселись ему на голову и плечи.
Не судят волки о вине
Иль благочестии того, в кого вонзают зубы.
Не видят вóроны трагедии в беде,
Покуда нас самих угроза не коснулась.
С этими словами они улетели.
– Вороны знают, что я омерзителен. – Эвр вскочил на ноги и принялся расхаживать взад-вперед, – Посылаю ли я дождь недостойным крестьянам, обделяя достойных?
