Он ножик свой засветил. Может мне его и в бочину сунуть. Как ещё дома мне один доктор, дедов знакомый, однажды сказал, что это на врача много лет учатся, а навостриться человека одним ударом ножа завалить — одного дня хватит. Так, не так — не знаю. Я работе с ножом долго учился. Может я тупой?
Пусть лучше нож этот, мною увиденный, на своем месте лежит. В руке недоброй не окажется.
Сейчас я в армейских сапогах. Это хорошо. Все удары ногами у бузника под сапоги заточены, а не под голую ногу. Ударить, так ударить. Пусть не лезут.
Ну, и что, пусть он ко мне спиной… Не честно в спину бить? Три раза ха-ха.
Мне результат нужен.
Спасибо, мужик.
Заблажил во весь голос наконец-то.
Дошло до него.
Как до утки, правда…
Люди кругом на ор начали оборачиваться.
Козлы безрогие…
Тут я тому, кто ножиком своим посверкал, с ходу правой ногой сапожищем в подколенную ямку и залепил.
Ошибиться не боялся. Глазомер у меня хороший. Да, ошибусь я сантиметром туда-сюда — без особой разницы.
Больно. Да, знаю я — больно.
Босяк как колосок, серпом скошенный, себя повёл.
Что там на занятии по анатомии нам не так давно говорили? Подколенная ямка заполнена жировой клетчаткой, в которой проходят сосуды, нервы и имеют место быть лимфатические узлы. Жировой клетчатки там с гулькин нос. Сосудисто-нервный пучок почти на поверхности. Большеберцовый нерв — вот он, рядышком. Наиболее поверхностно, по отношению к коже проходит.
Дальше и ничего говорить не надо.
Больно сейчас мазурику. Очень больно.
Да, и сустав я ему, похоже выбил…
Соорудил выдвижной ящик.
Один преследователь — минус.
Гладиаторские бои я устраивать не планировал. Схвачу сейчас пожилого мужчину и дай Бог ноги.
Второй разбойничек чуток успел развернуться. Быстр, засранец…
В бороду ему от меня прилетело. Ну, в нижнюю челюсть, если по-научному.
Тут, тот, кого в проход заталкивали, меня удивил и чуть с ног не сшиб. Скакнул мне навстречу. Еле я увернулся. Как-то исхитрился.
Под сольное подвывание того, кому я ногу нарушил, я за рукав потащил спасенного подальше отсюда. Второй разбойничек был в ауте.
А, не хулигань…
Остановился я только у обжорки. Чуть голубя ещё не задавил. Тут их — как грязи.
Я-то ничего, буксируемый мною запыхался. Рухнет сейчас на мостовую, реанимируй его потом…
Пожилой мужчина согнулся, руками в колени свои упёрся. Дышит со свистом. Был бледный, а сейчас лицо кровью налилось, по щекам как бы не слёзки катятся.
— Спа… Спасибо… — не с первого раза мне благодарность выговорил.
— Пустое.
Я рукой махнул.
Надо мне быстрее отсюда убираться. Загребут ещё.
Не съедят тут без меня старичка. Издали он мне моложе показался, а вблизи — годков ему оказалось не мало.
Повернулся, зашагал ходко.
— Позвольте! Вы куда?
В спину мне было сказано. Категорически так. Строгим голосом.
Глава 36
Глава 36 В трактир
— Позвольте! Вы куда?
Куда, куда… Подальше отсюда. Двоих я сейчас минимум на больничную коечку уложил. Хотя, одного, скорее всего, инвалидом сделал. Никогда уже его ножка весело поплясывать не будет. Только хромать. Возможно, как здесь говорят, сохнуть начнёт. Нерв-то я ему в подколенной ямке как есть повредил. Пусть они и мазурики, но пойдут разбирательства…
Второму челюсть сломал. Это как минимум.
— Так и уйдете?
Поворачиваюсь. Спасенный мною уже не согнувшись стоит. Немного пропыхался. Распрямился, но дышит ещё шумновато. Я не далеко отошел, мне хорошо слышно.
Я киваю — так и уйду. Что мне тут находиться…
— Позвольте… Так не делается. Я Вас даже не поблагодарил.
Да не надо мне никакой благодарности. Не из-за будущего спасибо я впрягся. Так, чисто по человечески.
Пожилой господин, я мысленно его из мужиков в господа перевёл, ко мне шагнул, за рукав шинели уцепился.
Во как. Истинный клещ.
— Мне идти надо.
Сам осторожно рукав освобождаю.
— Позвольте хоть обедом Вас угостить…
Смотрит на меня как-то растерянно. Глазами хлопает. Немного, как бы, с обидой даже.
Опять я что-то не так сделал? Вроде я тут косячить меньше стал. Но, бывает конечно…
— Хорошо.
Соглашаюсь. Надо отсюда уйти, а то на нас уже косятся. Понятно — картина-то маслом. Прибегает солдатик. За собой господина в годах за рукав тащит. Что за дела такие? Потом оставляет его, сам куда-то направляется. Нормально это? Ну, как-то не совсем…
— Нет, нет, не здесь… Не подумайте… Тут, я бы не советовал.
После этого господин, мною спасенный, целую сценку сыграл.
— Видел я как-то, как малыш один на обжорке пирожком печеным лакомился. Откусил, а внутри — кусок рамушины. Он пирожнику и говорит: «Дяденька, у тебя пироги-то с тряпкой…». Тот не проробел и в ответ: «А тебе, каналья, что же, за две копейки с бархатом, что ли, давать?».
Изобразил это господин в лицах и смеется.
Раньше, услышав такое, про рамушину я бы не понял. Местное это словечко. Из тутошнего времени. Рамушина, рамонье — это старые, ни на что не годные тряпки. Их специальные люди — рамонщики скупают. Потом из рамушины бумагу, кажется, делают. Могу и ошибиться, но Федор так говорил.
— Ну, хорошо…
Согласился я. Вроде, не плохой господин. С юмором…
Мы немного пешком прошли, а затем спасенный мной извозчику махнул.
Да, звали-величали господина Илья Ильич.
Я тоже представился.
— В «Орел», — дал направление движения Илья Ильич.
Этого извозчику было достаточно. «Орёл» — это на Сухаревке.
Позднее я, конечно, узнал, почему Илья Ильич, именно это место выбрал. Он часто туда захаживал. В «Орле» московские антиквары и ювелиры собирались, в «Колоколе» на Сретенке — церковные живописцы, в «Хлебной бирже», что в Гавриковом переулке — оптовики мукомолы, в «Голубятне» — любители голубей и петушиных боев…
У всех свои облюбованные места были. У Ильи Ильича по роду его деятельности — «Орел».
Всё это мне потом уже стало известно, а пока я катил, куда пригласили.
В трактире Илье Ильичу кивали, а на меня немного косились. Впрочем, Илью Ильича это не трогало, ну, и меня значит. Я — гость, с меня взятки гладки.
Половые в белых рубахах из голландского полотна сновали споро. Их ноги и учтивость кормили. Жалования им не платили, они сами отдавали хозяину часть чаевых. Что оставалось — с того и жили.
По времени обедать было ещё рано. Дорогою Илья Ильич о степени моей сытости поинтересовался. Я сказал, что пока не голоден. Тогда он предложил хотя бы чаю попить. Я согласился.
— С полотенцем, — озвучил Илья Ильич заказ.
Половой кивнул и удалился.
Почти мгновенно перед нами на столе уже стояли чашки, чайник с кипятком и чайничек поменьше с заваркой. Каждому выдали полотенце. Илья Ильич повесил его на шею. Я последовал его примеру.
Оказывается, очень любил антиквар, я пока ещё не знал о роде деятельности Ильи Ильича, чаевничать.
Первый чайник он почти один осушил. Я, так, только немного поучаствовал.
В процессе чаепития Илья Ильич вытирал свой лоб и шею.
Когда чайник опустел, антиквар махнул рукой и нам подали следующий.
Полотенце у Ильи Ильича было уже насквозь мокрым…
За вторым чайником и был мне задан вопрос.
— Чем, молодой человек, изволите заниматься? Служите?
— Прохожу обучение на ротного фельдшера.
— Хорошее дело, хорошее…
Глава 37
Глава 37 Донат Всеволодович
Илья Ильич очередную чашку чая себе приготовил.
Полового подозвал. Полотенце ему поменять требовалось. Ранее выданное — хоть выжимай…
Я, про себя ухмыльнулся. Вот, а ещё вятских водохлебами называют. Так и говорят про их питьё чаю — вятские водохлебы.
В Москве настоящие водохлебы живут. Самые что ни на есть.
За вторым чайником спасенный мною свои расспросы продолжил. Кто я он уже знал.
— Родом-то откуда, Иван?
Так спросить ему разница наших лет позволяла.
— Вятский я, — выдал версию согласно имеющегося у меня казенного документа.
Вятских в России много. По численности населения Вятская губерния в империи на втором месте стоит. Более населенная — только Киевская. Москва с Московской губернией и то от Вятки по народу отстает.
— Вятские — парни хватские, семеро одного не боятся…
Сделав притворно-серьезное лицо произнёс Илья Ильич.
Сколько раз я уже эту присказку в Москве от людей слышал. Причем, произносят её шутливо и часто с обратным
